Моему долгожданному и многострадальному отпуску наконец зажигается зеленый свет. Завтра я получаю отпускные, проездные, всякие шмотки, и в путь. К ней, к ней!
В части встречаемся с Витей Мурашовым. Он такой же тотальник, но с Урала, мы вместе с ним проходили «курс молодого лейтенанта». Витя после одной командировки уезжает в следующую – на Север, нам есть о чем поговорить. Поскольку хочется еще и поесть, и приобщиться к цивилизации, отправляемся с ним в ресторан «Северный» на Садовой рядом с Невским проспектом (потом там был, кажется, азербайджанский ресторан, сейчас – не знаю что).
Денег у нас достаточно, и мы заказываем всякие вкусные вещи, в том числе – заливной язык, паюсную икру, хороший коньяк. Сидим, наслаждаемся общением, гуторим. Единодушно отвергаем предложение официанта о подсаживании «девочек». Сытые и довольные отправляемся на Московский вокзал, сажаю Витю в поезд, отправляюсь в общежитие и заваливаюсь спать.
Около двух часов ночи просыпаюсь: меня неудержимо «мутит». Принимаю известные меры. Как будто полегчало, но через минуту все начинается сначала. Меня неудержимо выворачивает, хотя я уже все отдал, что имел. Креплюсь из последних сил, один раз непроизвольно застонал. В полубреду вижу над собой обеспокоенное лицо Севастьянова. Он что-то спрашивает, я ему бормочу, что надо сообщить как-то в поезд: там Мурашов, он – отравился… сейчас он в дороге… а я – выдержу. Севастьянов ничего не может понять, но действует правильно: вызывает скорую. Приезжает военная скорая. Медкнижки со мной нет, она где-то в части, и врач начинает заполнять новую, тщательно записывая все-все мои анкетные данные. На вопрос: комсомолец ли я, у меня еще хватает силы сообщить врачу, что для могильной плиты эти сведения не так уже и нужны.
Дотошный эскулап спохватывается, и с недозаполненной анкетой меня загружают в машину. В три часа ночи я попадаю в 1 ВМГ – Военно-морской госпиталь. Раньше он располагался в нескольких домах на проспекте Газа, напротив нынешнего госпиталя.
Дежурный врач пытается сделать мне промывание желудка. Мы вдвоем пихаем толстую резиновую трубку мне в горло. Она упорно туда не лезет, несмотря на совместные усилия.
– Тогда пей! – приказывает врач и ставит передо мной 10-литровое ведро теплой воды, хорошо подкрашенной марганцовкой. Я с усилием выпиваю одну кружку.
– Все ведро надо выпить! – требует врач. Я что-то блею о клятве Гиппократа, которая автоматически должна была превратить моего мучителя в гуманиста, но расстегиваю брючный ремень и начинаю вливать в себя жидкость кружка за кружкой. Вторую половину ведра я закачал в свое чрево, освободившись от предыдущей. Меня уложили в постель и поставили большую капельницу на вену. Я слышал слова «против обезвоживания организма». Какое может быть «обезвоживание организма» у человека, только что выпившего полное