Приезжал в училище и тут же объявлял однокурсницам:
– Тамара Ивановна задерживается. Не разбегаться.
Приедет следующим автобусом.
Девчонки сонно кивали и валились на парты. Кто подремать, урвав полчаса тревожного студенческого сна, кто подучить плечевой сустав.
Через полчаса, сильно опоздав к началу занятия, Тамара Ивановна входила в аудиторию и с укором смотрела на меня:
– Ну что, влез?
Я пожимал плечами. Зачем повторять очевидное?
Тамара Ивановна поправляла сбившуюся набок прическу, грозно обводила взглядом притихшую группу студенток.
– Так, кто у нас пойдет к доске?!
И от этого вопроса мы прятались за учебниками и атласами Синельникова.
И была одна неделя, в которой Тамаре Ивановне особенно не повезло. В понедельник я успел нырнуть в щель между работниками «Стекловолокно» и дверью, меня внесли в самое сердце салона и относительно комфортно повесили у поручня. Тамара Ивановна не успела и отчаянно билась в каменные зады плечом.
– Граждане, ну чуть-чуть, ну немножечко! – отчаянно взывала она.
Рабочий класс был глух и слеп. И равнодушен к проблемам презираемой интеллигенции.
Дверь грохнула, анатомичка осталась снаружи.
Во вторник мы взяли старт почти одновременно. Я – в переднюю дверь автобуса, Тамара Ивановна – в заднюю. Я устроился в кильватере могучей старушки с гроздью авосек в ручищах. Старушка, подобно крейсеру, раздвигала плечами хлипких пассажиров и басовито рычала вокруг:
– Уступите пенсионерке место!
Ей тут же освободили место у окна, а под шумок я втиснулся на крошечный пятачок между сидениями.
Я тогда был строен и гибок, как плакучая ива.
Тамара Ивановна ввязалась в битву с парочкой аналогичных старушек на фланге. Но пассажиры сзади оказались покрепче, и старушки застряли на уровне ступенек. Тамара Ивановна попыталась их продавить, за что получила порцию отборных ругательств, проклятий и авоськой по прическе.
– Куда прешь, молодая?! Следующего автобуса жди!
– Но мне надо! – слабо затрепыхалась Тамара Ивановна.
– Всем надо! – отрезали старушки.
И автобус уехал.
В среду нервы Тамары Ивановны не выдержали. Я умудрился втиснуться одним из последних. Повис, упершись ладонями в пространство над дверью, а спиной в какого-то потного мужичка, страдающего от похмелья. Пятки мои зацепились за вторую ступеньку, а носы туфель остались висеть над бездной.
Тамара Ивановна осталась снаружи. Одна. Все, кто был на остановке, влезли, а она не смогла. Из передней двери гроздью высовывались рабочие «Стекловолокно», в проеме задней, распятый, словно лабораторная мышь на препараторском столе, висел я. Отчаяние в глазах преподавательницы было такое, что я сразу понял: