содержанием этих очерков, так и с этой теорией). Да, я даже надеюсь когда-нибудь сам испытать установление совершенного и вечного мира в области философии; ибо поскольку предварительные статьи к этому мирному договору уже составлены с такой неисправимой точностью, то для завершения работы над ним, вероятно, потребуется еще полвека. Конечно, я не настолько смел, чтобы ожидать, что все ныне живущие философы-профессионалы протянут руки к этому миру. Сила предрассудков и престиж мнений, в которых человек успел поседеть, оказывают слишком сильное влияние, чтобы от них можно было так быстро избавиться. Если бы скептицизм не сохранил во мне чуткость и восприимчивость к каждой новой истине, если бы я не сделал своим нерушимым законом всегда отвергать любое философское утверждение, пока не рассмотрю его и не увижу причины его предосудительности, критическая философия, вероятно, также осталась бы для меня навсегда закрытым и недоступным святилищем. От тех из ныне живущих преподавателей философии, которые изучают труды критических философов только с намерением опровергнуть их или поупражняться на них в своем катедерском остроумии, и которым еще даже не дали понять, что нужно понять доктрины критической философии, прежде чем осмелиться их опровергнуть, конечно, нельзя ожидать, что они будут способствовать наступлению мира в области житейской мудрости. Их частный интерес даже подразумевает, что они противостоят благородным усилиям истинных мудрецов по ее совершенствованию. Но тем более следует надеяться, что будущие философы по профессии, которые только сейчас начинают посвящать себя царице наук, и у которых благородное растение критической философии все еще находит благоприятную почву, причем такую, которая не размывается фантазиями о познании сверхчувственных объектов, ни мечтательное воображение о вещах как таковых, будут наслаждаться благословенными последствиями этого мира и увидят приближение золотого века философии, реальность которого, конечно, не следует ожидать при том способе философствования, который существовал до сих пор.
Но я уже достаточно рассказал вам о своих нынешних убеждениях относительно философии и о том, как я стал ее частицей. Но теперь я должен задать еще один вопрос, который касается вас, мой благородный друг, лично. Считаете ли вы по-прежнему скептицизм наиболее последовательным из всего, что до сих пор считалось философией, и привязаны ли вы к нему так же сильно, как когда-то? Вы все еще убеждены, что философия не имеет до сих пор никаких общезначимых и непоколебимо твердых принципов, которые можно было бы показать, и что вообще ничего еще не установлено и не доказано относительно связи наших идей с определенными объектами, отличными от них? Насколько мне известно, вы никогда не стремились добиться искусственно того спокойствия и невозмутимости духа посредством скептицизма, который скептики объявляют
