– Что ты чувствуешь? – поинтересовался Григорий.
– Она зовет, – ответил Игнат, не спуская глаз с небосвода. Он надеялся, что луна появится вновь, но тучи сплелись плотным кольцом, за которым различался лишь ее неясный силуэт.
А я готов поклясться, что лунный свет подействовал и на меня. Внутренние стенания и тревога уступили место безмятежности, а неконтролируемый страх сменился спокойствием и умиротворением. Луна воздействовала гипнотически, приковывая к себе взгляд, переворачивая мысли и сознание.
Тишину нарушил скрип открываемой двери. Из проема показалась Рита; она несла керосиновую лампу. Пламя слегка притушено, но его хватало, чтобы сносно видеть на расстоянии нескольких метров.
Женщина поставила лампу на стол и начала собирать посуду.
– Сейчас вернусь за остальным, – проговорила она и двинулась в дом, шелестя тапочками по гравию, коим были присыпаны низины двора.
Стало светло и, казалось, немного теплее. Призрачный свет керосинки рассеивал тьму, выхватывая из нее задумчивые лица охотников.
Митрофан снял с пояса кисет, вынул из него трубку и упаковку табака. Не торопясь, прочистил сопло металлическим шомполом, хорошенько продул, обстучал трубку о край стола и наполнил ее курительной смесью. Как только спичка разожгла табак, над столом разлился приятный аромат, и кольца дыма взметнулись в черноту ночи. Несколько раз затянувшись, хозяин пустил трубку по кругу.
– Я тоже хочу кое-что рассказать, – ни с того ни с сего заявил Григорий.
Надменность, присущая этому человеку, испарилась. Казалось, он сбросил с себя тяжелую ношу, сорвал фальшивую маску, и тихим голосом, с паузами и расстановками, заговорил:
– Это касается напрямую тебя, Малец.
Мое сердце сжалось. За свои годы я не успел натворить ничего безрассудного, да и мне, если припомнить, никто гадостей не делал. Потому слова охотника меня обескуражили.
Но не успел он произнести и слова, как Игнат разразился приступом кашля, тем самым заставив каждого схватиться за оружие. Зазвенела сталь, защелкали взводные курки, даже недвижимое пламя в керосинке чуть заметно заколыхалось. Оборотень поднялся и, не в силах откашляться, согнулся пополам.
– Что с ним? – в панике заголосил Всеволод. – Начинается? Он превращается?
Митрофан жестом приказал успокоиться и не делать глупостей. Но все были на взводе, кое-как сдерживались, чтобы не начать пальбу.
– Табак… – сквозь кашель проговорил Игнат, – не переношу… запах.
Послышались облегченные вздохи. Ножи и ружья вернулись на свои места. Григорий смачно затянулся и передал трубку Всеволоду.
– Так вот, что я хотел вам рассказать, – слегка успокоившись, продолжил он. – Когда-то мы были друзьями с твоим отцом, Малец.