Краем глаза Маркел увидел, как Щепкина-Разуваева окружила ватага скоморохов в шутейных колпаках с бубенцами. Кривляясь, они хватали его за руки и хлопали по плечам.
Маркел усмехнулся:
– Не робей, девица, теперь нас никакой ворог не догонит.
Нагнулся, легонько подтолкнул сани с откоса на невский лёд и побежал позади, едва успев крикнуть Егорке, чтобы крепче держался за ворот полушубка.
Когда взор князя Щепкина-Разуваева настиг в толпе лицо Наташи, она оцепенела. Смертельный ужас пригвоздил ноги к земле и совершенно лишил разума. Она не знала, то ли ей бежать, то ли стоять, то ли падать ниц на мёрзлую землю, понимая, что завтрашний день для неё уже не настанет.
«Господи! – взмолилась она про себя. – Позволь мне умереть без мук, ежели будет на то Твоя святая воля!»
Память с лихорадочной быстротой впитывала в себя белые снега на Неве, пёструю весёлую толпу горожан, стройную колокольню Петропавловской крепости и высокого мужчину с мальчонкой на плече. Жаль, что она не захлебнулась тогда в канале у Кронверка.
Мужчина обернулся, и она сразу узнала своего спасителя Маркела. Он крикнул:
– Живо садись на санки да лицо прикрой!
Повелительный тон его голоса заставил очнуться.
Ах да, санки. Зачем? Почему? Быстро перекрестившись, она вручила себя на милость спасителя, и всё время, пока Маркел мчал её на противоположный берег реки, беззвучно молилась:
«Господи, прости! Господи, не остави!»
Гуляющих на льду было много. Среди них легко затеряться, но она всё равно прятала лицо в коленях и проклинала себя, что не хватило духу прижарить утюгом щёку или полоснуть ножом поперёк лба, чтобы превратиться в дурнушку, на которую никто не позарится. Так и ехала на санях ни жива ни мертва, пока Маркел не остановился близ храма с надвратной иконой апостола Матфея.
– Вставай, свет Натальюшка, иди куда хочешь, да не бойся обидчиков. В нашей слободе тебя никто не тронет.
Запомнил, значит, её имя. Бледно улыбнувшись, Наташа поднялась с саней и посмотрела на Маркела и на мальчика, что сидел у него на шее, двумя руками вцепившись в воротник. Она чувствовала себя обязанной объяснить своё поведение.
Склонив голову, она тихо сказала:
– Спасибо, что второй раз меня спасаешь. И не думай худого, я не воровка и не тать ночной.
Его глаза смотрели вопросительно, и Наташа не выдержала, разрыдалась. Слишком долго она была наедине со своим горем, прячась от всех и всего опасаясь, никому не веря. Согнутым пальцем она смахнула слёзы, хрусталём стынущие на щеках:
– Беглая я.
– Беглая, ясное дело, – протянул Маркел, и на его плече Егорка весело забарабанил пятками в грудь:
– Беглая, беглая!
– Цыц, Егорка, придержи язык, коли взрослые разговаривают, – одернул Маркел сына. – Мы все нынче беглые, потому