– Много лет тому назад, – начала она вместо этого, – жил-был бедный дровосек со своей женой и двумя детьми; мальчика звали Гензель, а девочку – Гретель…
Печь и страшную опасность, грозившую детям, она пропустила. Дети были спасены, и Бенджамин безмятежно заснул. Дорин выключила свет, а приемник «радионяни» унесла вниз и, пока ужинала, держала его перед собой на кухонном столе. День с Бенджамином утомил ее, как обычно, но иного она для себя и не хотела бы. Легла Дорин рано.
Проснулась она внезапно, как от толчка, и сразу заметила нули на циферблате – прикроватные часы показывали полночь. Не хватало еще, подумала она, чтобы это вошло в привычку – просыпаться каждую ночь в одно и то же время, – и тут раздался голос. Он звучал так приглушенно, будто раздавался у нее в голове.
– Это снова ты? – прошептала, или подумала, она. – Чего ты хочешь на этот раз?
– Того, что всегда получаю.
– В сказке ты это не получил, верно? Потому что твое имя угадали.
– Ты об этом старье? Не верь всему, что читаешь.
– А что, разве тебя зовут не Румпельштильцхен?
– Это просто сказочка. – Издав сдавленный смешок, похожий на дребезжание множества мелких зубок, голос продолжал: – Кое-что там правда. Я знаю, когда нужен.
– Тогда ты должен понимать, когда совсем не нужен.
– Твоей дочке был нужен, когда ей потребовался свидетель.
– Не смей о ней говорить. – Дорин даже удалось выдавить смешок. – Что я вообще с тобой разговариваю? Ты же просто сон.
– Ты что же, до сих пор думаешь, что спишь? – Голос определенно был оскорблен. – Увидишь. Будет еще один знак.
И он пропал, оставив ее одну. Впрочем, Дорин до сих пор сомневалась, что он вообще был. Вдруг она поймала себя на том, что не может вспомнить свидетеля по делу Анны, давшего тогда показания в ее пользу. Он жил этажом ниже под их с Денни квартирой и подтвердил, что Денни избивал и жену, и ребенка. Сейчас Дорин, как ни старалась, не могла припомнить ни имени его, ни даже внешности, разве только то, что ростом он был намного ниже среднего, почти карлик.
Когда проснулся Бенджамин, апрельское солнце поднялось уже высоко. Она лежала, наслаждаясь причудливым монологом ребенка, пока не задумалась над тем, что его болтовня звучит еще более странно, чем обычно. Ну не мог же он в самом деле выговорить подобное: «Жертва – овен, цепь перил», а тем более «В пол венец пережарить». Почудится же такое… Бормотание звучало необычно, голос словно был удален – он раздавался издалека, и Дорин вдруг представилось, будто внука от нее уносят. Она выскочила из постели и со всех ног, чуть не упав по дороге, метнулась в соседнюю комнату.
Дверь приоткрылась на несколько дюймов и застряла, наткнувшись на препятствие. Бенджамин, по крайней мере, был у себя в кроватке и сонно заулыбался, когда Дорин протиснулась в комнату. У двери валялся пластиковый микрофон, в нескольких метрах от его места на полке, оторванный от провода. Дорин подняла его с пола, руки у нее ходили ходуном.
– Кто