Тут два самых наглых грызуна вскочили на стол, и Пашкина кружка, которую он перед сном тщательно ополоснул кипятком, брякнулась на пол.
«Все, сволочи, вам не жить!» – скрипнул он зубами и метнул в них свою, уже остывшую, бутылку с водой. Издав странные звуки, пасюки бросились наутек, причем, не вниз, в подпол, а наверх по вертикальной стене, к воздуховоду. «Фига се, паркурщики! – проводил он их восхищенным взглядом. – А я не верил трепу Леньки Беспалого о крысах-почтальонах, натасканных зеками на переноску маляв по воздуховоду. За это в конце пути «крысокурьеры» с привязанным к ним «грузом» получали лакомство. Таким образом, сидельцам удавалось передавать даже мобильники. Дешево, сердито, надежно и безопасно. А к таким мутантам, какие водятся здесь, на пузо можно не то, что телефон – бутылку водки скотчем примотать и кусок сала на загривок».
Паштет имел собственный опыт дрессировки крыс и знал, что те отличаются умом и сообразительностью. Познакомился он с ними в карцере, куда в очередной раз загремел за нарушение режима. Трюм – это тюрьма в тюрьме. Там наступает совершенно иной отсчет времени, а само время становится безразмерным. За пятнадцать суток (если не грузанут еще пятнадцать), которые нужно провести в темноте и одиночестве, сиделец проживает целую жизнь. Вначале он отсыпается на три года вперед, потом от безделья начинает сходить с ума. Заниматься в карцере совершенно нечем – нары привинчены к стене, табурет – к полу. Доходяжная лампочка в нише над дверью едва мерцает. Ни книжки, ни радио, ни собеседника… Сидишь весь день на табурете, перебирая в памяти эпизоды своей бестолковой жизни. Или стихи сочиняешь, которые записать все равно не на чем. Тоска… И тут – они, родимые… Услышали щелчок дверной форточки, через которую еду подают, и – тыг-дым-тыг-дым-тыг-дым – всем стадом. Знают, звери, что арестанту харч подогнали. Стало быть, и им обломится.
Никогда и никому Павел не был так рад, как тем, трюмовским, грызунам. Вначале они привыкали к новому хозяину и подбирали «упавшее с барского стола» с некоторой опаской. Недели через полторы животные уже выползали из нор по хлопку Тетуха, хватая еду прямо из его рук. А к концу срока даже участвовали в крысиных бегах, которые он им устраивал.
Но это было давно. Сегодня же Павел был зол на хвостатых. Его несказанно раздражала их шумная возня, страшила возможность подхватить какую-нибудь заразу. Еще неизвестно, откуда у него сыпь по всему телу. Носятся тут, как наскипидаренные, посуду переворачивают, трясут над ней своими стрептококками. Пока не запустишь в них чем-то тяжелым, не ретируются. Бутылка с водой, кстати, помогла. Она не просто шмякнулась о бетонный пол, но еще и «выстрелила», хрустнув, как сучок под ногой. Грызуны тут же покинули облюбованные угодья. И сразу же наступила тишина. «Этот креативчик надо бы застолбить», – подумал Тетух, все еще не решаясь превратить лампу в ночник.
И тут его взгляд уперся в нечто, сидящее на втором ярусе нар у противоположной