Особенно меня поразило количество ламп. Больших и малых, металлических и стеклянных. Почему-то сразу вспомнилась сказка про Ала ад-Дина.
Нередко потом, уловив где-нибудь аромат необычных благовоний, я ловил себя на мысли, что они, быть может, родились вот в такой лаборатории, силой покорных джиннов, выпущенных из запечатанных волшебными заклинаниями сосудов. Кто знает, как далеко заходит их власть, незаметно проникающая в человеческое тело и ласкающая душу? Тех моих учителей, что увлекались врачеванием, этот вопрос занимал очень сильно.
Только какое отношение все эти алхимические тайны могли иметь ко мне? Я никогда не занимался наукой превращений.
Самит знал много языков. Особенно часто в делах деда ему пригождался кипчакский. За десять лет учения за морем выучил тамошние наречия и латынь – язык мудрости франков. Ничто из этого не имело никакого отношения ко мне.
К тому времени, когда мы подъехали к воротам дедовского дома, в мою голову так и не пришло ни одной мысли, которую я мог хотя бы отвергнуть, что наполняло душу неуверенностью и трепетом. Самит всю дорогу тоже молчал. Впрочем, что с него взять? Молчальник – он и есть молчальник.
Было уже за полночь, и ущербная луна переместилась далеко к северу. Зато путеводная Сухейль засияла на юге со всей силой. Стало совсем холодно. Со дня на день из пустыни подует горячий хамсин, который на два месяца наполнит воздух смесью зноя и песка, но сейчас ночью даже в дорожном плаще было зябко. Когда мы добрались до цели, тревожные думы из моей головы уже совсем вытеснили мысли о покинутой в Каире уютной комнате, где пышет теплом жаровня с углями и сытно пахнет приготовленная на ужин курица с рисом.
Поэтому первое, что уловил мой замерзший нос у ворот, был запах кебаба, долетавший из дома.
Дед ждал нас на крыше. Он сидел в старинном кресле из черного дерева между двумя жаровнями, полными раскаленных углей. Светильники не горели, только в стороне курилось какое-то благовоние. Пахло мятой. Дед всегда вдыхал этот аромат, когда много думал перед принятием важного решения.
Едва ступив с лестницы, я ощутил сильный запах корицы от чашки на столе. Значит, дед пил гешир – напиток из абиссинских ягод, которые ему привозили из Йемена. Они прогоняли сон и вызывали прилив бодрости.
– Ты, наверное, привык видеть этот напиток в руках дервишей, собирающихся молиться всю ночь до утра? – усмехнулся дед, в свойственной ему манере говорить так, как будто он шутит. – Только дело не терпит отлагательства. Я уже сделал необходимые распоряжения, и теперь мне нужно только ваше согласие. Пропал Омар.
Омар был мой двоюродный брат, в отличие