Не переменила. Просто тебе дозволили любить.
После трех дней в заключении я понимала совершенно очевидно: мне не нужны были отношения, где мою любовь благосклонно принимают. Я хотела пламени, в котором сгорали бы оба. Я хотела пламени, которое со временем бы стало уютным домашним очагом.
Выбравшись на небольшой полукруглый балкон, двери на который вели прямо из коридора, я с облегчением вдохнула вечернюю прохладу. Именно так для меня пахла свобода.
Она была ароматом соленого моря, штормом и ветром в ночи. Она была шелестом листьев, песнью пригнувшейся травы. Она была далеким светом уличных фонарей, шумом города, запахом рыбы, что иногда добирался с берега и до особняка.
Свобода была деревьями. Тихими шагами босиком по мокрой траве. Ароматом костра, речкой. Для меня свобода не имела стен. Она не имела конвоя из гвардейцев. Впрочем, последнего меня как раз лишили.
Больше меня не охраняли. Никого не было рядом со мной на балконе, никого не было в этом коридоре, хотя за углом недалеко от моей комнаты должен был стоять дежурный слуга.
Прямо сейчас я могла спокойно перемахнуть через кованые перила и спрыгнуть вниз в неостриженные кусты. Я могла сбежать – мы с герцогом оба это осознавали. Однако после нашего разговора Рейнар ар Риграф для себя уяснил кое-что очень важное. Проверяя мою реакцию на правду касаемо моих приемных родителей, он отчетливо понял, что я не сбегу.
Не брошу их, несмотря на его слова. Вот зачем он вообще поднял эту тему. Герцог был не только искусным манипулятором. Он еще и был изобретательным хитрецом.
– Ари… – неожиданно раздался позади меня голос Арса.
Резко обернувшись, я в недоумении уставилась на него. Он выглядел, как всегда, безупречно-небрежно в своем темном, слегка удлиненном камзоле. Карие глаза при свете луны казались черными.
Сердце мгновенно заныло. Больно. Мне все еще было больно даже просто смотреть на него.
Я не стала спрашивать, как мужчина оказался в охраняемом особняке. Было и так ясно, с чьего разрешения он здесь присутствовал. И я оказалась права даже больше, чем думала.
– Герцог ар Риграф прислал меня поговорить с тобой, – признался он сразу честно, тем не менее не осмелившись подойти ко мне.
Так и стоял у распахнутых дверей – напряженный, твердый, как скала, с немигающим взглядом. Светлый тюль колыхался от ветра.
– Будешь рассказывать, как плохо Татии живется с проклятьем? – неумышленно перешла я на «ты», пронзенная злостью.
– Не буду, – отрицательно качнул он головой. – Ты и сама уже, должно быть, обо всем знаешь. Арибелла, она хорошая девушка. Действительно хорошая, чистая, светлая, добрая. Если ты можешь ей помочь, помоги. Она, как никто другой, заслуживает прожить прекрасную