***
Простить Дану было легко, по одной незамысловатой и хорошо известной сестрёнке причине: я не умела и не могла на неё долго злиться. Это являлось просто абсолютно невозможным, так как Данка, словно ребёнок, который говорит тебе грубости, опрокидывает на пол тарелку с полезной, но невкусной кашей, пинает в щиколотку в знак протеста или пачкает футболку мороженым, а ты смотришь на него и всё равно хочешь поцеловать в покрытую тонкими волосиками макушку, уж до того он прелестный. Вот и на Дану глядишь, знаешь, что она извинится, однако после снова сделает какую-нибудь глупость, а обижаться всё равно желания нет и не предвидится. Особенно, когда она срывается с тобой в дорогущий кинотеатр, тащит на комедийные ужасы и заставляет смеяться над своими шутками больше, чем над теми, что произносятся в фильме.
– Нет, серьёзно, вот какая бы у тебя была первая реакция, если бы я вошла к тебе с окровавленными руками в спальню? – протянув мне миндальный латте, спросила Данка.
В воскресенье в полном университетов районе в ресторанном дворике было не протолкнуться, и мы лавировали между заставленными столиками с горячими стаканчиками в руках. Сестра всё ещё не отошла от фильма.
– Неужели первое, о чём бы ты спросила, было то, не зашибла ли я твою собачку? – Данчик спародировала интонацию подруги героини.
Я вспомнила весьма циничную сцену из просмотренного трэша и прыснула.
– Нет, я бы подумала, что ты всего лишь забыла купить средства гигиены, – вопросы Данки игнорировать не стоило, иначе она повторяла их до тех пор, пока не ответишь. Не всегда, но часто.
– Вот и я о чём!
Мы добрались до уголка, где продавали китайскую лапшу, и сестра шустренько направилась покупать нам обед, всё ещё отрабатывая моральный должок за волшебную ночную подставу. О своей работе Дана не говорила, но деньги у неё в кошельке водились.
Я искала глазами свободный столик, когда вдруг пересеклась взглядом с Ним. Именно так, курсивом и с большой буквы.
Смешно, но за восемнадцать лет своей жизни я ни разу ни в кого не влюблялась. Даже не засматривалась на одноклассников или симпатичных прохожих, видя как бы сквозь них, настолько мне было неинтересно. Однако на это произведение искусства грешно было не засмотреться. Если Бранн, тот фейри, которого мне довелось повстречать ночью, обладал красотой тёмного божества, то парень у прилавка с промасленной картошкой, многоступенчатыми бургерами и сытными наггетсами, теребивший в руках бумажку, видимо, с номером своего заказа, был носителем светлой красоты лесного эльфа. Это выражалась в волосах цвета молочного шоколада, в ярких голубых глазах, что казались знакомыми и даже родными, словно я видела такие у кого-то прежде,