– Боюсь, господин Аруэ не оценил бы это превосходное блюдо должным образом, – покачал головой Джейми и положил себе в тарелку новую порцию.
– Вообще-то, мне казалось, что столь знаменитый и влиятельный в обществе человек, как он, обладает весьма изысканным вкусом, – сухо заметил Грей.
Он так и не доел большую часть мяса, и вскоре еда должна была стать ужином кота Августа.
Фрэзер расхохотался.
– Ну, майор, это вряд ли, – заявил он. – Ни разу не замечал, чтобы даже во время самой пышной трапезы господин Аруэ ел что-то, кроме бисквитов, и пил любой другой напиток, кроме простой воды. Он не отличается чревоугодием, и кроме того, у него несварение желудка.
– Ну надо же! – живо отозвался Грей. – Выходит, нередко встречающиеся в его пьесах желчность и циничность можно попытаться объяснить этим печальным обстоятельством. Как вы считаете, можно ли утверждать, что автор неизбежно проявляет себя в своих творениях?
– Некоторые герои пьес и романов часто таковы, майор, что я склонен считать, что автор, выражающий в сочинениях лишь себя, несколько искажает реальность. Вам так не кажется?
– Пожалуй, вы правы, – ответил Грей, вспомнивший знакомых ему прототипов нескольких довольно странных литературных героев. – Если же автор черпает образы колоритных персонажей не из головы, а из жизни, то он, бесспорно, имеет чрезвычайно обширный и разнообразный круг знакомых!
Фрэзер кивнул, стряхнув крошки с колен полотняной салфеткой.
– Одна, если можно так сказать, сестра по перу господина Аруэ, дама, занимающаяся сочинительством, говорила мне, что писательство – это искусство людоедов: автор берет по щепотке друзей и врагов вместе, приправляет их соусом фантазии и долго томит из всего этого острое блюдо.
Грей рассмеялся и знаком велел Маккею убрать остатки ужина и подать графины с портвейном и хересом.
– Действительно, сказано отлично, весьма проницательно и точно! Кстати, о людоедах: читали ли вы «Робинзона Крузо» господина Дефо? Я с детства очень люблю эту книгу.
Беседа свернула на приключенческие романы и описания жарких стран. Продолжалась она довольно долго, почти до ночи. Однако майор Грей хоть и остался удовлетворен приятным вечером, ни на йоту не приблизился к разгадке тайны, которую шотландский странник унес с собой в могилу.
2 апреля 1755 года Джон Грей открыл новый пакет с перьями. Мать прислала из Лондона в подарок лебединые перья, изысканные и куда более долговечные, чем гусиные, которыми он обычно писал. Увидев содержимое пакета, он улыбнулся, поскольку понял намек: дескать, письма родным попадают не так часто, как следует. Однако и сейчас матери придется подождать до утра.
Майор вынул небольшой перочинный ножик с монограммой, который всегда носил с собой, неторопливо, так, как привык, очинил перо, при этом сочиняя письмо прежде, чем перенести его на бумагу. Сложив в правильном