– Приказываю немедленно покинуть танк. Я прикрою вас, – превозмогая боль, скомандовал Григорий экипажу.
К подбитому русскому танку уже бежали немецкие автоматчики. Григорий прильнул к пулемету, и гулкая очередь разорвала наступившую в машине тишину. Несколько фашистов упало замертво, остальные припали к земле. Но тут Григорий увидел, как из-за угла полуразрушенного дома вынырнул немецкий танк.
– Товарищ капитан, Гриша, – услышал Орлов за спиной громкий шепот, – разреши мне остаться.
– Нет. Рядовой Гаврилов, приказываю покинуть танк, – Григорий тяжело вздохнул и прижал руку к груди.
Ему трудно было дышать, но больше всего он боялся, что потеряет сознание и не сможет остановить немецкий «Тигр», который двигался прямо на них.
– Командир, ты ранен. Я не оставлю тебя, – продолжал упорствовать Гаврилов.
– Под трибунал за-хо-тел? – тихо прошептал Григорий и, почувствовав невыносимую боль в груди, громко застонал.
– Гриша, – Гаврилов подполз к Орлову.
– Ничего, Володя, ничего, – с трудом произнес Григорий. – Возьми под сидением огнетушитель, сбей огонь, а то мы заживо сгорим. И ос-та-но-ви «Ти-гр», – Григорий закрыл глаза и уронил голову на грудь.
VI
На следующий день после ссоры с отцом Генрих проснулся в два часа дня. У него невыносимо раскалывалась голова и мучила жажда. Он накинул на себя черный бархатный халат, шитый золотом, и не совсем твердой походкой направился в гостиную. Старый барон сидел за столом и доедал жидкий гороховый суп. Несмотря на тяжелое военное время, барон Вильгельм фон Дитрих продолжал придерживаться старого распорядка дня, установленного им еще в тридцатые годы. Генрих, поздоровавшись, подошел к столу и сел напротив. Барбара услужливо поставила перед ним тарелку с супом. Мрачный и злой, старый барон в течение всего обеда не произнес ни единого слова и не удостоил сына даже взглядом. Ночь, которую пришлось ему пережить, была, пожалуй, самой долгой и мучительной в его жизни. Обхватив голову руками, он шагал из угла в угол в своей спальне, так и не уснув до самого утра. Противоречивые чувства переполняли барона, и это мучило его, делало слабым и беспомощным. Барон любил своего сына, любил по-своему. Но в этой любви не было места ни доброте, ни нежности, а тем более жалости. Он мечтал, чтобы его сын стал точной копией его, Вильгельма фон Дитриха, только чуть смелее и удачливее в военной карьере. Хватка у старого барона была мертвая. Пожелав что-то в жизни, он ставил на карту все и добивался желаемого. Но надо отдать должное и Генриху – он был способным учеником: природа наградила его острым умом и железной логикой, которые в дальнейшем снискали ему уважение товарищей по учебе и службе. Барон гордился сыном и считал, что его ждет великое будущее. И вдруг… Нет, он никогда не сможет понять своего сына и в