Сам Грегори никогда не испытывал вселения Святого Духа, и, когда он был ребенком, это сильно его беспокоило. Он считал себя виноватым и недостойным, потому что Бог не считал нужным в него вселяться. Даже его родители периодически подвергались сошествию Святого Духа: в этих случаях его отец начинал раскачиваться взад-вперед, а мать танцевала, распевая псалмы. Хотя никто об этом ему ничего не говорил, маленький Грегори боялся, что другие молокане считают его человеком недостаточно праведным и достойным того, чтобы его коснулся Господь. Именно по этой причине, несмотря на все свои старания, он появлялся в церкви как чужак, как наблюдатель, а не как реальный участник действа.
Действительно, религия молокан была довольно странной, но, хотя он никогда не считал себя ее частью, Грегори всегда был готов ее защищать. В Макгуэйне на них всегда смотрели как на нелепость, предмет насмешек и оскорблений со стороны ковбоев-алкоголиков и мормонов-трезвенников. Молокане были иностранцами, говорили с русским акцентом, держались своим кланом, а в маленьком американском городке это вызывало подозрения.
Грегори особенно запомнил одно воскресное утро, когда группа ковбоев-батраков с загоревшими до кирпичного цвета шеями, которая сидела возле бара по пути в молельный дом, стала издеваться над их одеждой и оскорбительно называть его отца молокососом. Хотя это и было практически точным переводом слова «молоканин», однако в их исполнении это звучало презрительно и издевательски.
Его родители не обратили на оскорблявших никакого внимания, и Грегори почувствовал стыд и за отца, и за его религию. Именно тогда он решил, что, когда вырастет, не будет ходить в молельный дом. А еще он решил, что когда вырастет, то вернется и надерет обидчикам задницы.
Те же самые чувства Грегори испытал в середине восьмидесятых, когда в Лос-Анджелесе проходила охота на сатаниста Макмартина. В то время публике чудилось сексуальное насилие над детьми буквально под каждым деревом. Кто-то сообщил в полицию о том, что видел дьяволопоклонников на кладбище, и все закончилось тем, что полицейские нарушили погребальный обряд молокан. В этом не было ничего ненормального. Анонимный информатор сообщил о том, что ночью видел среди могил группу людей, одетых во все белое и распевавших ритуальные песнопения, и полиции ничего не оставалось делать, как направить туда наряд. Но нормальным было и то, что молокане почувствовали себя не только глубоко оскорбленными, но и сильно разозленными.
Несмотря