– Привет! Нас вместе поселили. Марат… Саша…
– Пушкер, то есть Миша… Михалыч… – Димка попытался выжать из своего неуютного псевдонима максимум простоты и пацанства, чтобы казаться своим. Вышло так себе, Димка смутился.
– Очень приятно… – Один из вошедших молодых литераторов оказался рассказчиком, другой – поэтом. Оба прижимали к груди стопки дырявого застиранного постельного белья. Предстоял делёж на троих двух спальных мест. Борьба за выживание всегда давалась Димке с трудом, но тут он решил не сдаваться. Оценив противника, Димка понял: Сашу, поэта с крашенными в белый цвет волосами, он дожмёт, а вот с прямым конкурентом по номинации – Маратом придётся повозиться.
– Кто успел, тот и съел, – полушутя-полусерьёзно сказал Димка, закидывая ногу за ногу и располагаясь на диване как можно удобнее.
– Это не честно, давайте бросать жребий, что значит «кто успел», плебейство какое-то! – мрачно и настойчиво пробубнил Марат, дважды моргнув выпученными глазами. Его череп сзади был абсолютно плоским, из-за чего казалось, что всё содержимое головы Марата выпирает через эти выпученные глаза.
«Плебейство!» Нашёлся аристократ! Однако Димка решил не начинать знакомство с человеком, у которого нервный тик и нет затылка, со ссоры и сам не заметил, как дёрнул ноздрями. «Всё-таки пять дней вместе жить, – рассудил Димка. – Может, кроме частого двойного моргания, у Марата ещё какие-нибудь фишечки есть. Типа бросаться на соседей по комнате с толстой пачкой своих рассказов». Жребий так жребий. Димка вырвал из блокнота листок, разорвал на три равные части. Марат-рассказчик внимательно следил за его руками – как бы не намухлевал. Димка взял ручку.
– На одной бумажке ставлю крест, значит диван, ноль – кровать. На третьей ничего не ставлю. Кому пустая достанется, тот спит на раскладушке.
– Нет, не пойдёт, – запротестовал Марат.
– А что не так?
– Кровать лучше дивана, обозначай её крестиком. – Марат дважды моргнул. – Диван лучше раскладушки, значит галочка. А раскладушка хуже и дивана и кровати, то есть – ноль.
Димка взглянул на рассказчика с недоумением. Крашеный поэт пугливо потупился.
– Как скажешь. – Димка пометил бумажки в соответствии с пожеланиями пучеглазого, скрутил в трубочки и бросил в лежащую под рукой шапку.
– Протестую! Это твоя шапка!.. – воскликнул Марат и заморгал пулемётной очередью. По всему было видно, что предпринятая попытка захвата дивана спровоцировала в нём паранойю и обострение тика.
– Ну и что с того, что моя? – поинтересовался Димка, начиная раздражаться. Марат, кусая губы, взглянул на поэта и моргнул вопросительно. Поэт неуверенно пожал плечами.
– Тяни, – сказал Димка, которому вся эта волокита стала надоедать. Марат сурово посмотрел в Димкины глаза, изо всех сил стараясь не моргнуть в этот величественный момент. И сунул руку в шапку. Долго рылся,