Пошёл улицей, на дороге – навоз: у столовой – лошадь, впряжённая в телегу, на которой ничего нет. Дверь в кухню открывается: возница – с пустой тарой. Нагромоздив у крыльца, охлопал от заноз рукавицы и – нет его. Человек ждал этого. Воровато ухватив один ящик, метнулся к тупику.
Вагоны лязгнули. То, что хотел решить днём, решил. И вот он между двумя пакгаузами. Уголок мал, но ящик входит. Встав на него, вытянув из брюк ремень, ловко набросил на крюк водостока. Перед ним – грубо выкрашенная белым стенка уборной. Отвернулся. И… ничего не увидел, кроме поезда с брёвнами; никакой надежды, что сдвинется и откроет просвет. Просвета не было.
С недоумением услышал гудок подъёмного крана. Не гудок, стон. И вдруг из громкоговорителя:
«… Будет людям счастье,
счастье на века,
у советской власти
сила велика!»
Человек сунул голову в петлю, шапка упала. Какие-то мгновения, – и он – не на земле, а над землёй, рядом оттолкнутый ногами ящик.
Срочный вызов (Шрамков)
Звонок непонятный: «…для решения вопроса…» Помехи на линии, как вой ветра, но уловил: «чтобы не прерывать процесс…». Крикнул: «Буду!»
Он отвёз в Надеждинск Ираиду с надеждой: там и без него в курсе, как её лечить.
Мастера нет в кабинете, в приёмной кивают:
– …у директора.
– Мне только заявление…
Секретарь давит кнопку на селекторе:
– Леонид Сидорович, тут Шрамков…
Из динамика:
– Пусть войдёт…
Такая моментальная реакция немного удивляет. Войдя, здоровается с обоими: и с директором Паршиным, и с мастером Позднышевым.
– Николай, хотим тебя отправить в командировку. Ехать завтра.
– Спасибо, но я не могу. Вот заявление. – И – о больнице.
– Жаль, – директору и вправду жаль.
Выйдя из конторы, сел в автобус, где только его не хватало.
Заболела жена в том году в январе. А в мае…
Не хотелось думать про май. Он – не дома, с другой женщиной, а в это время в Улымской больнице останавливают Ираиде кровотечение.
Летом никаких недомоганий. В октябре вдвоём – за клюквой на мотоцикле. Вдруг опять температура. Рекомендованные в больнице пилюли районные медики отменяют, назначают другие. Нормально, только устаёт. Но в январе боль, неутихающая, направление в город Надеждинск.
Один тип с улицы Вертолётной бьёт бабу. Другой ни разу дров не приволок, жена у него худенькая, Ираидиных лет, не болеет. Из-за двойняшек? У них родились две девочки. Но пять лет – никаких недугов. Работает она не на лесоповале, как многие женщины у них в Улыме, а в конторе.
– Петро-ович! Обед!
Выход из чащи на широкую прогалину. Это место в тайге именуют «верхним складом», от верховьев рек, по которым сплавляют лес. В Улыме, как и на многих таких предприятиях, реки нет, вывозка идёт автомобилями, а названия сохранились.
Автобус – с едой. Кастрюли тащат в открытую дверь вагончика. Повариха Зойка, накрашенная так, будто не с обедом – в тайгу, а на танцы – с кавалером, греет на плите первое и второе. Едят неторопливо…
Она уехала.
Шрамков объявляет: завтра они будут без него. Говорит о работе, делая вид, что больницы – каждый день.
– Хоть бы намекнули причину, – не выдерживает Евдокия.
– Да в том-то и дело! – подхватывает он. – «Надо решить один вопрос». Но как со мной решать медицинские вопросы?
– Это врач так выразился о «вопросе»? – Илья Горячевский, добрый молодец (играл в фильме на коне и в гренадёрском мундире).
Около пяти лет он в Улыме. Как лето, берёт двойной отпуск и – в театральное училище. Но не берут пока. Во время службы в армии он и угодил в кино, в батальную сцену. До армии жил в Горьковской области. Тот леспромхоз закрыли, и отправился Илья на заработки. Он нанимает в городе репетиторов. Выправил горьковское «окающее» произношение. Вокальные данные тренирует. Но эта карьера на уровне районной самодеятельности, тут имеет успех.
– Гиппократы! Неграмотные! – Гришка Сотник, в принципе, доволен их откровенным общением.
– «…чтобы не прерывать процесс», – дополняет Шрамков.
– Речь идёт, наверное, о согласии на операцию, – предположение Тимофеевой.
Видимо, права. Хотя в том году – три. Правда, не операции, а «чистки».
– О нас не волнуйся, – У Гришки Сотника на голове ковыль: молод, но сед.
Его глаза глядят: один – на вас, другой – на Кавказ, но при этом видит идеально.
– Там разберёшься! – у Ильи Горячевского неколебимая вера в Николая Шрамкова.
– Больница неплохая в Надеждинске, – с надеждой напоминает Евдокия Чистякова.
Лицо