The Washington Post
Пролог
Выйдя с вокзала Термини, она резко остановилась.
Сперва, толкнув стеклянную дверь и оказавшись снаружи, она услышала только биение их крыльев. И даже не сразу поняла, что это за шум такой – странный, оглушительный. Лишь удивленно замерла, вглядываясь в текущую мимо толпу – никто словно не замечал этого звука, до того похожего на треск огня, что на одно безумное мгновение ей почудилось, будто весь мир объят пламенем, будто все, что осталось в прошлом, на дне водяной могилы, которой обернулась Венеция, уже не имеет значения. Запрокинув голову, она следила взглядом за кружившей в вечернем небе стаей птиц. Подвижная чернота, собранная из множества крохотных точек, напоминала облако саранчи.
Кто-то нетерпеливо протиснулся мимо – видно, спешил домой с работы, а может, из дальнего странствия, – толкнул ее, окатил волной раздражения. Она оступилась, уперлась взглядом в пост карабинеров всего в нескольких ярдах, в караульного, стоявшего у дверей. Сердце заколотилось, сбиваясь с ритма. Повернись караульный, что он увидит? Обыкновенную туристку, на мгновение оглушенную красотой Рима, или нечто более близкое к правде?
Беглянку в незнакомом городе.
Вздрогнув, она поспешила прочь, стараясь сосредоточиться на привычном перестуке каблуков по булыжной мостовой, ободряюще равномерном, зовущем вперед.
Оглядываться она себе запретила.
Глава 1
Она направлялась на рынок Риальто – надеялась купить у местных торговцев вонголе[1], пусть в октябре для них и не сезон, – когда кто-то вдруг схватил ее за запястье.
Еще мгновение назад измученные ноги, умолявшие о спасительном вапоретто, несли Фрэнсис – или Фрэнки, как называли ее те немногие, кого она привыкла считать друзьями, – по берегу Гранд-канала. Плотнее запахивая на шее капюшон шерстяного пальто в «гусиную лапку» в попытке (впрочем, как она вынуждена была вскоре признать, безуспешной) защититься от холода и мороси, Фрэнки решительно шагала к рыбному рынку, стуча каблуками по заляпанной дождем булыжной мостовой, – то и дело приходилось уворачиваться от толп туристов, торопливо заряжавших пленку в фотоаппараты, чтобы запечатлеть знаменитые венецианские фонари, и от их гидов, высоко державших деревянные таблички, – и ни на секунду не переставала поминать недобрым словом подругу, которой в эту скверную погоду следовало бы шагать рядом.
Но не тут-то было: несколько недель назад Фрэнки пришлось одной сесть на поезд до Дувра, уходивший с вокзала Виктория, компанию ей составила лишь мятая телеграмма на дне сумки. Эту телеграмму ей вручили вместе с билетом. ОПАЗДЫВАЮ ТЧК ИЗВИНИ ТЧК ПРОСТИШЬ МЕНЯ. Фрэнки понимала, что вопросительный знак по телеграфу не передашь, и все же поневоле разозлилась на самонадеянность этой фразы, превращавшей просьбу в констатацию факта. Она давно привыкла к легкомыслию подруги, и все же на этот раз ее пренебрежение обожгло сильнее обычного. В конце концов, именно Джек уговорила ее отправиться в Венецию – Фрэнки и в голову не пришло бы ехать одной.
Когда она позвонила Джек из телефонной будки на вокзале, та умоляла ее сдать билет: почему бы не вылететь в следующие выходные, вместе, к тому же самолетом можно добраться за считаные часы, вместо того чтобы тратить на дорогу несколько суток. Фрэнки так и не поняла, что послужило причиной задержки, а когда задала вопрос вслух, уловила в голосе подруги раздражение. Можно подумать, ей в понедельник на работу. Богатые наследницы – не то что простые смертные, им рабочий график не указ. Джек всегда была единоличной хозяйкой собственной жизни и нередко норовила похозяйничать в чужой. Но в тот день Фрэнки решительно воспротивилась. Летала она всего один раз и возненавидела каждую секунду, проведенную в небе. Ей претило все: вой двигателей, воздушные ямы, недостаток кислорода, безнадежная борьба с гравитацией. Даже тело протестовало. Казалось, все внутренности свело, стянуло тугим узлом – возможно, так оно и было на самом деле. Не оставляло давящее чувство, что ее заперли в железной коробке, заполненной сигаретным дымом и приторным запахом чужих духов, бессмысленными разговорами и острыми, нервными взглядами. Слишком уж все это напоминало грязные подвалы, где приходилось отсиживаться во время войны, слушая, как ревут над головой самолеты. Едва дождавшись посадки, она вскочила с места и рванула к выходу.
Увы, перемещение по суше и воде оказалось немногим лучше. Внутри парома, до отказа набитого дамами, играющими в бридж, детьми, носящимися повсюду без присмотра, мужьями и отцами, разбежавшимися по темным углам с сигаретами и стаканами скотча, стоял удушливый жар, а снаружи погода была до того мрачная и пасмурная, что и на палубу за глотком свежего воздуха не выйти, – одним словом, путешествие выдалось изнурительное. Позже, уже в Турине, мельком взглянув на очередной железнодорожный билет, Фрэнки решила, что выезжать в Венецию ей предстоит с вокзала Порта-Суза, куда и привез ее парижский поезд, и лишь в последний момент поняла, что станция отправления другая – Порта-Нуова, до которой добрая миля пути. На несколько мгновений