– Конечно, – деловито откликнулся Каллон.
– Прогуляемся? – спросил лакедемонянин, облачившись в простой льняной хитон и серый гиматий с золотой пряжкой на правом плече; Аристоклу достался гиматий светло-жёлтый.
Друзья медленно пошли вдоль залитого лунным светом берега, прочь от места битвы.
– Сегодня я ухожу из Аттики, – сказал Каллон. – Советую тебе сделать то же самое. И лет пятьдесят-сто здесь не появляться.
– И куда направишься?
– Не знаю ещё. Может, на Крит. Или на Лесбос, – лаконец хмыкнул. – Посмотрю, какие там женщины неприступные.
– Перед тобой точно не устоят, – заметил Аристокл. – А я, пожалуй, вообще из Эллады уеду. Куда-нибудь подальше.
– Слушай, фиванец, напоследок я ещё раз хотел бы поговорить с тобой, – серьёзно, растягивая слова, произнёс Каллон. – Я многому тебя научил, многое рассказал. Ты спрашиваешь, как с этим жить? По-моему, надо просто жить. Не мы это выбрали, мы стали ламиями не по своей воле – такова наша судьба. Да, так уж получилось, что мы не люди, нелюди. Да, чтобы существовать, мы должны пить кровь. Иногда мы вынуждены убивать – или убьют нас. Но подумай, сегодня было убито несколько тысяч человек. За что? Зачем? В сущности, мы не очень отличаемся от…
Спартанец остановился и замер.
– В чём дело, Каллон?
– Тихо! – резко прошептал гигант. Посмотрел на море, назад, в сторону Марафонского мыса, а потом на горный склон, поросший сосняком.
– Показалось, – сказал он. – Ладно, Аристокл, здесь наши пути расходятся. Мне в другую сторону. Запомни одно: комар не может не пить кровь, волк не может не убивать. Прими это – или тебе будет очень тяжело. И ещё: самоубийство будет мучительным и не обязательно успешным, – Каллон положил могучую ладонь на плечо товарища. – Может быть, ещё увидимся. Прощай, фиванец.
– Прощай, лаконец.
Великан развернулся и пошёл обратно, в сторону мыса Марафон.
– Каллон! – окликнул его Аристокл.
Лакедемонянин остановился и обернулся.
– Закончи забавку.
– Да не смешная она совсем, если честно.
– Всё равно расскажи.
– Хорошо. Смотрит Гера на непотребство, и говорит: «Ты что же, Зевс, вытворяешь?!» Зевс отвечает: «А я музицирую».
– И вправду несмешная, – помолчав, молвил фиванец.
– А я что говорил? Хайре, Аристокл!
О чём-то размышляя, фиванец долго смотрел вслед удаляющемуся собрату. Он успел привязаться к нему и понимал, что нескоро встретит близкую душу. Внезапно мозг Аристокла обожгло чувство тревоги. Он инстинктивно дёрнулся в сторону, и стрела пронзила его левое плечо.
ГЛАВА 2
Россия, Москва. 1999 г.
Аристокл уже в который раз перечитывал скупые строчки, тщательно выведенные её безупречным каллиграфическим почерком. Письмо было написано на сложенном пополам листе превосходной мелованной бумаги, чёрными чернилами; по стародавней привычке