– Ефимий, Акакий, Игнатий, – перечисляет имена афонских исповедников Вадим, прикладываясь к стеклу и осеняя себя крестом. – Житие у них такое: они в молодости потурчились, то есть отреклись от Христа, приняв мусульманство, когда Греция была под турками, а потом покаялись, пришли на Афон, крестились обратно в православную веру и постриглись.
У соборного храма разбит небольшой садик, где растут мандариновые, персиковые и черешневые деревья. За ним высится гостиничный корпус, так называемый Фондовик. В прошлом веке, когда число паломников исчислялось тысячами, был построен этот корпус с разными кельями – побогаче и попроще, с учётом достатка паломников. Недавно он выгорел изнутри, и теперь оконные проёмы зияют пустотой, как после бомбёжки. Рассказывают, что огонь шёл верхом, угрожая книгохранилищу, но перед самой библиотекой вдруг остановился.
Когда пожар ликвидировали, обнаружили ещё одно удивительное явление. Старая олива у стены Фондовика, выросшая, по преданию, из косточки плода с того дерева, под которым казнили великомученика Лазаря, – эта корявая олива осталась цела, огонь её не взял.
По выбеленным дождями ступеням лестницы я взобрался на дощатые мостки, над которыми висят колокола с подвязанными языками. Вчера, перед началом всенощной, пономарь благовестил, не поднимаясь на мостки. Стоя внизу, он дёргал за толстую верёвку, и большой колокол отзывался мерным гудением. Теперь я получил возможность рассмотреть этот колокол во всей его красе. Из затейливой вязи вдоль обода узнал, что лит он был в Москве мастером Акимом Воробьёвым на заводе потомственного почётного гражданина Андрея Дмитриевича Сангина, а весу в нём 818 пудов и 10 фунтов, то есть больше 13 тонн. Его меньшие собратья изготовлены в Ярославле и Ростове-на-Дону.
Зашёл в монастырскую лавку, где продаются печатные иконы, серебряные крестики и распятия, ладан, чётки, открытки, жития святых угодников. Почти всё это произведено на стороне. А ведь ещё в прошлом веке в монастыре были свои иконописцы, позолотчики, столяры, резчики, кузнецы – целый город мастеровых людей. О нём напоминает разве что огромное помещение мастерских с давно остановившимися станками, снабжёнными ремёнными передачами.
Монах Исидор угостил меня чаем с лукумом, после чего отвёл в лавку. Торговал он, как заправский купец, поощряя заезжего человека скидками и мелкими дарами. По желанию покупателя ставил на открытку фиолетовый штамп «Святая Гора». На мою просьбу сфотографировать его ответил с ласковой улыбкой: «Не было мне на это благословения», что означало