Я сделала глубокий вдох. Вопрос был странным, но Винсент всегда размышлял нестандартно. А его вопросы – Господь свидетель, их было множество – периодически заставляли меня понервничать.
– Если кто-то обидел Ясмин, он, вне всяких сомнений, проведет в тюрьме всю жизнь, – ответила я и взяла сына за руку.
Он нехотя проследовал в кухню, держась за мою руку, но взглядом никак не отпуская экран телевизора.
– Ну здравствуй, – заговорила Анн-Бритт, когда мы уселись. – Я из полиции, помогаю искать Ясмин. Хочу задать тебе несколько вопросов.
Винсент ничего не ответил.
Анн-Бритт терпеливо подождала какое-то время, но потом решила продолжить.
– Ты помнишь, чем вы с Самиром занимались вчера вечером?
Винсент принялся раскачиваться на стуле взад-вперед, не поднимая взгляда от поверхности стола.
– Вы круто проводили время? Может быть, телик смотрели?
Молчание в ответ.
– Помнишь, что вы ели?
Тишина.
Так мы просидели довольно долго, слушая молчание Винсента, которое могло длиться днями, неделями, да что уж там – месяцами. Вот только Анн-Бритт это было невдомек. По ее лицу было понятно, что она удивлена, возможно, разочарована, и я покривила бы душой, сказав, что это не принесло мне удовлетворения.
«Ты чужая, – подумала я, – а чужакам у нас веры нет».
4
«Ясмин» по-арабски – цветок, только Ясмин ничем на цветок не походила. Сама по себе она была потрясающе красива: худая, с длинными черными волосами и раскосыми зелеными глазами. Рот широкий, улыбка заразительная. На очаровательном носике – крапинки веснушек.
Я познакомилась с ней в ноябре, через пару месяцев после нашей с Самиром встречи на той вечеринке. Мы с ним заранее обсудили, как будет лучше провести знакомство с детьми – насколько Ясмин можно было назвать ребенком, ведь ей тогда было почти семнадцать. У нее уже было тело женщины, а в поведении угадывалась толика самоуверенности.
Они появились с сорокапятиминутным опозданием. Едва я открыла дверь, Самир принялся извиняться, отговорившись тем, что машина никак не хотела заводиться. Не знаю, так ли оно было на самом деле – машина у него и вправду была старая и битая, но с тем же успехом Самир мог и соврать. Будучи блестящим ученым, он, однако, частенько забывал свои обещания, среди дня в выходной мог завалиться спать или залипнуть на каком-нибудь захватывающем фильме – таков уж он был. Свободный художник, запертый в теле исследователя, душа поэта, вынужденная следовать общественному договору, к которому она, очевидно, вовсе не желала иметь отношения.
Ясмин поздоровалась со мной за руку и сделала книксен. Да-да, книксен. Я решила, что это немного странно, но все же мило. Я тогда подумала, что она, должно быть, довольно строго воспитана. Или во Франции все так делают?
Так что мое первое впечатление о ней было целиком положительное.
Ясмин казалась приветливой, даже мягкой. Она была услужлива – после еды собрала посуду и даже пыталась поддерживать разговор. После ужина они с Винсентом сразу смылись. Что до Винсента – тот в нее просто