Американо. Ник Тремор

Томас привык читать сборник рассказов Конрада – газету он не получал, а радио настолько барахлило, что сбивало весь аппетит и уж тем более вызывало головную боль во время похмелья; Конрад же порой настолько его увлекал, что еда успевала остыть. Ещё ему нравился Лондон, но «Любовь к жизни» Томас перечитывал так часто, что уже знал наизусть – других же книг у него не было, как и денег на то, чтобы их купить. Ещё как-то раз ему досталась от Кирка, его собутыльника, щуплая книга со стихами Уитмена. У нее слипались страницы, потому что он когда-то пролил на неё пиво во время чтения стихов в баре, так что теперь она лежала на полке в спальне, упокоенная в забытой комнате, забытого города на забытой земле, вне времени и событий, просто существуя. Пыльная лачуга где-то в беспокойной старости Бруклина, потемневшие от грязи окна, мятые простыни, пропахшие телами, серый свет, застойный как воздух, коричневые бананы на кухне, где в прорезающем тишину лязге приборов сидят два человека друг на против друга, разделённые вазой с искусственными цветами. Молчаливый уход на работу – все слова уже давно сказаны. Про таких говорят, что их дни уже прошли. Они еще живы, но их дни уже прошли. Их дни уже прошли.

      Что касается Томаса – он не знал, прошли ли его дни, или расцвет жизни только ожидает его впереди, маячит на горизонте, рассекая тонкой светлой полосой уходящую синеву ночи, будет ли он наблюдать восход на перроне или встретит его в тоске тянущегося в никуда поезда лет, проехав мимо? Я встретил рассвет, выйдя в тамбур покурить, и видел, как стая птиц, опаляя в рыжем огне солнца свои перья, плыла по высветленным небесам на Юг. Их дом – он был внутри, их дни – полет свободы. Подняв своё бежевое пальто с тумбочки у входной двери, Томас громко выругался и отбросил его в сторону – он забыл, что вчера упал в грязь, и теперь левая половина пальто была запачкана засохшими комьями земли. Прошествовав грузными шагами в спальню, он достал из шкафа чёрный блейзер, накинул его на себя и взял с прикроватной тумбочки измятые листы бумаги, на которых он размашистым, четким почерком выписал себе центовые чеки – рассказы, которые были залог того, что он прокормит себя на ближайший день. Пускай Крис появится, пускай спросит – я сломаю ему нос, выпишу по косой траектории сокрушительный удар бутылкой прямо в его висок, чтобы он ударился об стойку с застывшим изумлением на лице; посмаковав образы уничтожения Криса, Томас усмехнулся, шмыгнул носом и вышел в коридор. А жизнь-то хороша, не стоит и гроша; покуда завтра умирать – не стоит доллары считать. Несмотря на усиливающуюся головную боль, Томас пребывал в хорошем расположении духа – он знал, что ему выплатят, и он знал, что совсем скоро он окажется у Гарри, где сядет пить холодный портер и закусывать его толстыми гамбургерами с говядиной, с которых будет сочиться на тарелку жир. Неуклюжее счастье простого человека. Холодное апрельское утро, сонливые глаза