– Мне отец мой, который может, и не отец, а дядя, не помню, так всегда с гордостью говорил, хо-ха, – с удовольствием, причмокивая, рассказывал Чука, – помни, Чука, мы Свободные люди! Всегда это помни и цени. Мы любим других людей, но не видим смысла в том, чтобы нам работать и находиться с ними. А всё потому, Чука, что мы Свободные люди, и ценим это! Хо-ха, да, именно Свободные! А я в ответ отцу, который может и не отец мне, а может, дядя, не помню: я Свободный человек, и, как и все Свободные люди, что не видят смысла жить вместе с другими людьми и работать, так и я не вижу смысла жить вместе с другими Свободными людьми! И отец, который может, вовсе мне и не отец, а может быть, дядя, не помню, обнял меня, и говорит, я не хочу тебя отпускать, но ты волен делать всё, что хочешь.
Чука загрустил.
– Надоело всё… Бессмысленно. – продолжил Чука через паузу. – Они в работе не видят смысла, и гордятся этим, хо-ха, а я и в работе не вижу смысла, и без работы не вижу смысла. И не особо этим горжусь. Взял старую эту раздолбайку, чудом не утилизованный, хо-ха, и улетел с этими сисясьтенькими.
Чука сначала прижал и смачно поцеловал одну девушку, затем вторую.
– Со мной увязались. Не бросать ведь их, коли увязались, правда? А теперь купаться!
Чука сорвал с себя нижнюю часть одежды, единственное, что было на нем, девушки сбросили платья, и без всего, смеясь, бросились, бултыхаясь и расшвыривая в разные стороны брызги, в тёплую вечернюю воду. Чуть помедлив, и мы, полностью раздевшись, присоединились к Чуке и его подругам.
Доплыли до головы слона, ныряли, смотрели подводную часть памятника, где группа зелёных закупорошенных детей возлагают зелёные закупорошенные цветы. «Вы погибли за наши жизни» прочли мы на зелёном пьедестале. Видно, что за памятником не следят, и почти совсем не чистят.
После купания Чука предложил поужинать, на что мы сказали, что у нас остались с обеда жаренные баклажаны и тунец.
– А что такое тунец?
– Как что? Рыба!
Чука, Фла и Флу внезапно притихли.
– Вы это бросьте… – пролепетал Чука.– Мы не едим рыбу.
Как