– Цену они не назвали. – Голос ее сделался тих и слаб, словно все сомнения, что долго она гнала прочь, наконец настигли ее псами Дикой Охоты и впились в горло. – Сказали: узнаю о том, когда придет время. До сих пор оно не пришло… да и слово их пока не сдержано. Но после свадьбы…
– Свадьбы?
Она кивнула:
– Они обещали, что королевич возьмет меня в жены, ни от кого не тая, и не покинет меня до моего последнего дня. А значит, только после свадьбы они будут вправе потребовать свою цену.
Она боялась. Туманные чары пьянили ее не меньше Гленна, и она упивалась ими, утешала себя чужой завистью, наслаждалась крохами своей власти – всё, лишь бы хоть на мгновение отогнать темные и жуткие тени за спиной, откинуть прочь ледяные ладони страха, колючие объятия сомнений.
Элеанор подняла глаза – потемневшие, усталые, беспомощные – и прошептала едва слышно, даже пламя свечей рядом не поколебалось:
– Видишь, моя милая Джанет, иногда на заклание к добрым соседям идут добровольно, ведь они указывают другую дорогу там, где ты видела лишь одну – к смерти. Если хочешь знать – я ни о чем не жалею.
Я обняла ее.
Ибо больше ничего не могла сделать.
11
Элеанор была права – свадьбу решили больше не откладывать.
На следующее утро – стылое, темное – король пригласил ее выпить с ним чай в оранжерее. Более никому не было позволено присоединиться к ним – ни мне, ни Гленну, ни Рэндаллу. Его величество решил, что пришел час оценить, как мое общество преобразило Элеанор – и преобразило ли. Это было испытание, и я не знаю, кто из нас боялся сильнее.
Вердикт короля мы ждали в малой гостиной, оформленной в синих с прозеленью тонах. По распоряжению Рэндалла нам накрыли здесь завтрак, но мне кусок в горло не лез. У еды не было вкуса, а напитки, наоборот, все до единого отдавали гнилостной сладостью красных яблок. Рэндалл пытался завязать беседу, плести замысловатый узор намеков и умолчаний, но рисунок распадался, слова повисали в тишине, и оборванные нити разговора оплетали пальцы до онемения.
Только Гленн ни в чем не сомневался, ничего не замечал. Мечтательная улыбка не сходила с его губ, а взор освещала тихая радость. Чары, что наполняли его, нашептывали картины сладостные и яркие, и младший королевич и помыслить не мог о том, что его разлучат с Элеанор.
Да и сможет ли он пережить разлуку с нею?
О, тогда я еще не знала ответа, но догадка была столь холодна и черна, что я поспешно отогнала эти мысли.
Еда остыла, а напитки подернулись тонкой пленкой, когда наконец в коридоре раздались шаги – неторопливые, спокойные, величественные. Король вошел в гостиную, ведя под руку Элеанор, и она была бледна, только на тонких губах цвела самодовольная улыбка.
– Дети мои, – голос короля мурашками прокатился по коже, срывая пелену смутной тоски и тревоги, – как радуется мое сердце, когда я вижу, как вместе трапезничаете вы в мире. Я преисполнен надеждой, что и в грядущем