Он улыбался такой шальной довольной улыбкой, какую Айрес редко видела у него дома. С тех пор как умерла его мать, точно нет. Покойная Киннес Тибель души не чаяла в сыне, и любовь к музыке Кейл унаследовал от неё. Маленькими Айри и Кейл часто сидели в Золотой гостиной его дома, стараясь не шуметь, пока лиора Тибель играла на клаустуре очередную пьеску – покороче и попроще, чтобы не утомлять детей. Честно говоря, на Айрес и это наводило зевоту: ей недоступна была прелесть музыки, не предназначенной для танцев. Но Кейл слушал мать с такими сияющими глазами, что у Айри не хватило духу хотя бы раз признать, что ей скучно.
«Дядя ведь отпустил тебя в Лигитрин, – напомнила Айрес, прежде чем разбавить музыку города – хмельные голоса, плеск вёсел, грохот колёс по мостовой – хрустом надкушенной вафли и бульканьем, с каким её босые ноги взболтнули воду у подножия лестницы. – Я думала, на этом он оставил попытки выковать из тебя второго себя».
«Отпустил, потому что такова была предсмертная воля мамы, а нарушить слово, данное мёртвому, значит навлечь гнев Жнеца. Ему нужен был сын, который смог бы добиться того, чего так и не сумел добиться он, который смог бы побороться за власть и получить корону. Не сын, которому искусство интереснее политики. Он никогда не оставит попыток сделать меня таким, каким, по его мнению, должен быть истинный Тибель, никогда не простит, что я вырос иным. – Прогулки, закат и молодое амелье сделали Кейла таким умиротворённым, что он даже об этом говорил с безмятежным спокойствием. – Поэтому я решил не возвращаться домой».
Сперва Айрес решила, что он не хочет возвращаться в Керфи на грядущие летние каникулы – короткие, в отличие от осенних, длившихся целый месяц. И почти не огорчилась. В конце концов, они с Кейлом расстанутся всего за пару недель до этих каникул, а сейчас по рукам и ногам её растекалось восхитительное тепло (тогда она совсем не умела пить), и мерзкий узел, затянувшийся в груди незадолго до того, как её корабль отчалил к берегам Нотэйла, ослаб. Ей было так хорошо, как редко бывало – особенно после того разговора с отцом, где ей объявили, что она станет женой дикаря из-за гор.
О грядущем браке и предательстве отца она поведала Кейлу прямо в день приезда. Ничем иным, кроме как предательством, она это счесть не могла. Тогда она снова заплакала, с солью чувствуя на губах вкус унижения и разбитых надежд.
С тех пор Кейл делал всё, чтобы ей не хотелось плакать.
«Ты и так Тибель. Просто у дяди неверные представления о том, что такое быть Тибелем. Потому дедушка и выбрал наследником не его, – добавила Айрес мгновение спустя, слизнув с вафельного рожка каплю, готовую испачкать ей ладонь. – Что ж, думаю, летом здесь и правда чудесно… Может, даже лучше, чем в Керфи. Прохладнее. Свежее. –