…Айрес с ранних лет привыкла никому не доверять: родители не поленились предупредить, что многие будут искать её внимания и расположения, чтобы воспользоваться ими ради личной выгоды. Поэтому Айрес не могла всерьёз принимать ухаживания тех, кто крутился вокруг неё роем ос, почуявших сладкое (она даже уступила некоторым, лишь чтобы убедиться, что постель – переоцененный источник удовольствия). Сестра для неё была любимой хрупкой куклой, но не товарищем, которому можно поверить сердечные тайны. С братом они соревновались, но не дружили.
Зато она доверяла Кейлу. Он был ей не конкурент – с одной стороны, и не смотрел на неё с тем невыносимым лёгким снисхождением, что она видела в глазах родного брата, – с другой (лишь много позже Айрес поняла, что Зайлер в отличие от неё давно знал, кому на самом деле суждено занять керфианский трон, а кому – быть проданным на чужбину). То, что отец Кейла спал и видел сына на троне, не имело никакого значения: у самого Кейла не было ни способностей, ни желания лезть в политику, и он с детства принял, что Айрес – сильнее, умнее, лучше его. Поэтому он охотно согласился на роль её тени, товарища по играм и шалостям, единственного, кому она могла раскрыть все тонкости очередной задумки, и благодарного зрителя, способного оценить эти тонкости по достоинству. Она придумывала планы, тогда ещё вполне невинные, а Кейл помогал с воплощением; Дар от Жнеца у него был слабенький, но Айрес и ему находила применение. Вспомнить хотя бы, как Зайлер с визгом выбежал из спальни, когда к нему в постель среди ночи вспрыгнул издохший отцовский пёс, пока Айри с Кейлом сгибались от смеха, притаившись за углом. Они на пару пили фейр и получали выговоры от венценосного дедушки, тайком выбирались на прогулки по городу и бегали по водам Айденского озера навстречу закату, и Айри только радовало, что они слишком непохожи, чтобы Кейл из брата, друга, верного пажа мог превратиться в соперника…
До того самого вечера.
Айрес опустила взгляд туда, где названия книг на полке закрывал шестиугольный бронзовый фонарь с ажурными стенками. Маленький, не больше ладони. Сувенирная копия тех, что освещали улицы Лигитрина, куда юный Кейлус отправился, чтобы учиться в консерватории, а юная Айрес, спустя несколько месяцев, – навестить кузена и развеять невесёлые мысли.
«…я решил не возвращаться домой», – сказал ей Кейлус тем злосчастным вечером. Семнадцать лет, локоны до плеч, гладкое юное лицо – почти копия Уэрта сейчас.
Они сидели на набережной реки Солв, одной из множества речушек и каналов, превращавших Лигитрин в огромный витраж: пёстрые стёклышки округов в серебристом