Урок религии вёл Гатаулла-хальфа, имевший в этом деле большой опыт. Этот человек с иссиня-чёрной бородой и усами, розовато-белым лицом, всегда в свежей, идущей к его стройной фигуре добротной одежде, вначале понравился нам. Но возникшее по отношению к нему чувство уважения очень скоро перешло в чувство страха.
Это на его уроке я, проявив себя знатоком, оказался в неловком положении. Мы в то время изучали книгу «Сто и один хадис», то есть, читая арабскую книгу, включающую сто и одну поучительную фразу пророка Магомета, учили, как истолковываются эти изречения на нашем языке. При переводе на татарский язык очень многие из них звучат даже вовсе не как слова пророка, а как обычные народные пословицы, есть среди них и очень мудрые, встречаются нужные в жизни умные советы, и мне они казались легко запоминающимися. Однако на этих уроках, по-видимому, таков уж был педагогический талант нашего хальфы, моё знание предмета оказалось не в радость. Не поднялось у меня настроение и на уроке русского языка.
Нашим учителем был татарин из Стерлитамака. Мы научились у него писать и читать на русском языке. Заучили наизусть такие стихи, как «Жил-был у бабушки серенький козлик», «Встань поутру, не ленись!», «Что ты спишь, мужичок?», «Письмецо от внука получил Федот», «Буря мглою небо кроет…»
Однако наши знания по русскому языку оказались очень ограниченными: их не хватало не только для того, чтобы правильно говорить или писать, но даже для достаточного понимания того, что говорят люди или что написано в книгах.
За это, конечно, я не хочу обвинять нашего учителя. Русский язык, по-видимому, вообще очень сложный язык, не дающийся легко человеку, не отведавшему его с младенческих лет. Возможно, есть тут и моя вина: хотя после первой школы я изучаю его всю жизнь, однако не могу сказать, что познал во всех тонкостях.
А вот в отношении взглядов на жизнь и понимания поэтического смысла литературных произведений учитель наш, кажется, не очень далеко ушёл от нас – своих учеников. Лишь через много лет я узнал, кто является автором заучиваемых нами наизусть стихов из учебников, называвшихся «Первая книга», «Вторая книга», и эстетический смысл их понял с большим опозданием. Я и сейчас с улыбкой вспоминаю, как мы вместе с учителем проводили «анализ» одного рассказа. Это был рассказ под названием