Вот типичный коллективный снимок того времени. В крымском санатории, на экскурсии в Ялте. Ноябрь 1936 года. Папа сидит на первом плане (четвертый слева)
Стоит обратить внимание, что люди одеты солидно, и многие мужчины при галстуках. Вероятно, само пребывание в таком месте как санаторий в то время считалось весьма достойным. И еще: обязательные коллективные снимки. А как ты потом докажешь или вспомнишь через много лет, что ты был в санатории? Личных фотоаппаратов тогда у советских трудящихся не водилось.
Может быть, коллективное фото – опять призыв к коммунистической сплоченности?
А это мама, третья слева, в крымском женском санатории-грязелечебнице в Саках. 1938 год
Демонстрация готовности к физкультуре и спорту! А какие грации!
Вот и я с родителями на курорте в Крыму. Анапа, 1938 год. Кто такая упитанная дама рядом с нами – понятия не имею
Родители. 1939 год
Я чувствую, что недодал им сыновнего тепла. Вот пытаюсь хоть сейчас как-то компенсировать, хотя бы для собственной совести. Эх, если бы они были живы!
И еще: глядя на фотографии моих родителей, я понимаю, что это они передали мне – единственному своему сыну жизнелюбивый дух и умение радоваться жизни. Спасибо им!
Да, какое счастливое было время! Но такое – счастливое было далеко не для всех. Наступила година «Большого террора», когда многие, члены партии, научные работники и руководители производств арестовывались прямо ночью дома, и… исчезали бесследно. Потом узнавалось, что кто-то попадал в места заключения, а кого-то расстреливали. Страну охватил ужасающий страх.
Родители старались уберечь своих детей от наступившего ужаса, и ни о чем с ними не делились.
Я не помню, чтобы в нашей семье велись какие-то особые разговоры, касавшиеся положения в стране. Но, может быть, в то время страх сковал и наше малочисленное семейство: не поэтому ли родители молчали всю жизнь? Хотя террор свирепствовал, в основном, в крупных городах, в Сталиногорске тоже, вероятно, было тревожно. Мне, 4-х летке, это, разумеется, было невдомёк.
Мои родственники и взрослые сверстники-евреи в теперешних разговорах признавались, что и их родители тоже молчали и ничего не обсуждали в присутствии детей. Кажется, таков был негласный уговор молчания. Еще бы: сколько соглядатаев и доносчиков было вокруг!
Массовые репрессии, развернувшиеся по всей стране, не коснулись моих родителей, во-первых, из-за того, что папа не был членом партии (в нее он все же вступил гораздо позднее), а во-вторых – благодаря их достойным характерам. Родители были замечательными, скромными людьми, старательными работниками и, что особенно важно: мы не жили в коммунальных квартирах, заселенных несколькими семьями, где между соседями часто возникали склоки и скандалы, которые нередко заканчивались доносами. И это в стране, стремившейся к коммунизму! Может быть, такие коммунальные квартиры и грезились как будущие коммунистические