– Вижу я, посылал ты людей своих в Прокупле?
– Откуда знаешь?
– Предал вас Вук Бранкович – тут и думать нечего. Не вскрылся б его обман – может, и не увел бы он войска. Да и брат наш Якуб учудил. Говорили ему – не веди верблюдов на поле, они конницы сербской испугаются, затопчут янычар. А он ни меня, ни отца не послушался, все сделал по-своему – кабы не помер, вреда нанес бы немало.
Опустил князь голову, душа его рвется на части. Смотрит он на стол и видит – нож лежит. Загорелись глаза у князя. Убил он султана одним ударом, убьет и сына его окаянного. Но змей Баязид будто мысли его читает:
– Убить меня хочешь, светлый князь? Не понял ты знаков судьбы. Суждено мне было стать султаном, правителем всех османов, суждено было завоевать твой народ – и стало так. Суждено было отцу моему принять смерть от руки владыки светлого, пришедшего с севера, – и стало так. Я же приму смерть от владыки темного, пришедшего с востока. А тебе что суждено, ведаешь?
– Не ведаю и ведать не желаю. Знание твое от нечистого идет. Оно мне без надобности, коли есть у меня вера.
– Эх, князь, князь, – ухмыляется Баязид, – ты слишком прям и открыт. Не живут такие долго – ни у нас, ни у вас. Отсекут тебе завтра голову. Кабы не отсекли, так брат твой зарезал бы тебя ножом в спину. А если б одолели вы, то за голову твою никто не дал бы мелкой серебряной монеты. Не может быть двух солнц на небе, не может быть двух владык на земле. Да и не судьба вам победить теперь.
– Нет судьбы никакой!
– Хочешь еще раз ее испытать? Вот, выпей «молока львицы» – твоя последняя ночь будет легка.
– Наливай!
Заплескалось в чаше «молоко львицы» – белое, и впрямь как молоко, но запах у него странный. Не пей, князь! Мало ли что чародей этот нальет тебе! Но уже нет страха, когда случилось самое страшное. Подносит князь чашу ко рту, глотает из нее – и падает замертво. Хорошие яды у Баязида, доволен сын султана. Но не обычный яд подсыпал он князю.
* * *
Велика, брат, у тех турок сила:
коли солью все мы обернемся,
обед туркам посолить не хватит!
Вот уж полных пятнадцать денечков,
как скачу я по турецким ордам
и ни края не вижу, ни счета,
от Мрамора до Явора Суха,
от Явора, братец, до Сазлии,
от Сазлии до Чемер-Чуприи,
от Чуприи до града Звечана,
от Звечана, братец, до Чечана,
от Чечана до гор до высоких —
все турецкой придавлено силой:
конь за конем, юнак за юнаком,
что лес темный копья боевые,
а знамена точно в небе тучи,
а шатры их точно белы снеги;
ежли б дождик там пролился с неба,
ни за что бы не достал землицы,
только б кони да бойцы намокли.
Сколько времени прошло – кто знает? Просыпается князь. И что ж видит он? Знакомый шатер, ковры на полу, хоругви вокруг с крестами. Вокруг родные лица – как увидал их князь, так возрадовался более меры. Вот Юг Богдан сидит да сыновья его – живые все. Стефан Лучич и Баня Страхинич в добром здравии. Подумалось князю – уж не на