Ана испуганно поперхнулась.
– Да, вы знаете, не очень, может, что-то другое есть?
Менегерша печально качнула головой и вздохнула. И еще раз в полсилы. Показала, что привычна к клиентской глупости, да ничего не поделаешь – работа такая.
– Как скажете, милочка, можно и к другим, только многие все равно к таким возвращаются.
– А что, почему к таким?
– Бизопасность, милочка. Бизопасность! Это вариант домашний, не блудливый. То есть не слишком. Многого не просит, правда, и не дает того-сего, но, это, как бы, сносен. Да. А клиенты, знаете, от нервов устают, так и выбирают вот такого, не совсем заметного, но, это, как бы своего. Своего. Эти, они, как бы вам, привязчивые. А нашей сестре чего искать? Страсти при луне – это сопливым надо. А здесь – бизопасно. Не стена, но такая, знаете, стенка. Мы-то, в конце, не в лесу живем, нам и стенка сойдет. – Менегерша коротко хрюкнула в платочек. – Так что думайте, милочка.
Ана ощутила зябкий холодок меж лопаток, ей бы и вовсе стало не по себе, да кресло так мягко топило чувства, что вся менегерская философия со своим «не сисняйтесь», она мимо прошла. Но Ана сделала усилие, за ним неплавный жест рукой, будто хотела что-то остановить. Оперша терпеливо ожидала, наперед зная, что клиент чувствует. Опять выдержала хорошую паузу и потянулась зубами к микрофону.
– Смена номера. Двадцатый. Пять секунд. Время.
Свет погас. Ана уже знала, что через пять секунд появится двадцатый номер, и все ж не удержалась от счета. Но на этот раз в круге вместо человека появился стул, а новый экземпляр с невидимым достоинством помедлил с выходом. Его тень постояла за лампами круга и, только убедившись, что ее ждут, вышла на середину. Уселась, закинула ногу за ногу и перестала быть тенью.
Новый номер был худ и нервен. Не то, чтобы откровенно нервничал, но глаза его то тревожно вглядывались в темноту, то упирались в слабовычищенные ботинки. Совсем не новые джинсы и свитер ручной вязки на экземпляре сидели мешковато. Собственно, это слово редко идет к худым фигурам, но количество пузырей на одежде было так велико, что видно было, как тощее тело прячется в просторный мешок.
Ана на новенького посмотрела внимательнее – несмотря на его желание быть большим и сильным, слабость была видна. Да еще неопрятность одежды и длинных, небрежно откинутых назад волос, давала повод для внимания и понятной женской тяги выстирать и выгладить. Да и не просто было сказать, к какому типу принадлежал двадцатый: не мужик, не мужичок, пол явно мужской, а лицо – не двадцатого века.
– Кто он? – спросила Ана.
– Вабще-то, знаете, точную информацию лучше прямо у экземпляра. Вы за подробностями не сисняйтесь, сами спрашивайте. – Менегерша, чуть потянувшись, повернула другой микрофон, чтобы Ане удобно было говорить.
– Кто вы? – Ана произнесла это совсем глухо, опять не узнала свой голос.
– Кто я? Человек я! – худая фигура откинулась