– Кому? – Эмилия строго глянула на меня, наставительно заявила: – Бога нет. Есть отец наш – Великое Небо и мать наша – Земля плодородная, если ты хочешь принести хвалу, приноси им. Остальное – ересь.
Если фея хотела завести теологический спор, просчиталась, больше всего меня в этот момент интересовало, где в этом доме кровать.
Я проснулась в районе обеда, и то только потому, что солнце, повернув к западу, заглянуло в окно мансарды. Потягиваясь в кровати, я подумала, что ночью мне снилась редкостная дичь, но, открыв глаза, поняла, что ничего мне не снилось – я в сказке.
Вскочив с кровати, я бросилась к окну и выглянула на улицу. Зачем? Не знаю. Может, тут гномы по улицам шастают, или ковры-самолёты летают. На поляне перед домом никаких гномов не было. Никаких чудес не происходило, только фея гуляла по поляне, приминая широким кринолином густую траву. А нет, фея не гуляла. Она возвращалась к дому. Интересно, куда ходила?
Одевшись, я вышла из мансарды и, спустившись по лестнице, наткнулась на Эмилию. Та поздоровалась, отметила, что я долго сплю, показала рукой на какую-то дверь:
– Туалетная комната. Умывайся, чай будем пить. Обед ты проспала.
Да, сказка, может быть, это хорошо, но очень неудобно. Ни канализации, ни водопровода, о горячей воде приходится только мечтать. Одно порадовало: в этом непросвещённом Средневековье было, чем зубы почистить. Для этого использовались иголки какого-то местного хвойного дерева, их следовало жевать, сок из иголок пенился, пена счищала зубной налёт, не хуже самой дорогой зубной пасты. Вот, так и поверишь, что в сказку попала.
Приведя себя в порядок, я вышла в гостиную, где за большим пустым столом, покрытым белоснежной скатертью, уже сидела Эмилия. Явно меня ждала. Я хотела пройти к столу, услышала пыхтенье за спиной, повернулась и чуть не столкнулась с большим пузатым самоваром, который двигался прямо на меня. Я подумала сначала, что самовар несёт гном, чего ещё ждать от сказки? Но оказалось, что самовар никто не нёс; он медленно плыл по воздуху, оставляя за собой длинный шлейф из белого пара. Проплывая мимо, самовар глянул косо, презрительно пыхнул паром. Ой, подумаешь, важный какой!
Дзинь! Распахнулись дверцы буфета; с полок сорвались блюдца, помчались к столу, закладывая лихие виражи, за ними, весело звеня, гнались чашки. В том же направлении пробренчала коробочка с ложками, которые позвякивали, толкая друг друга и шумно ругаясь, а за ними не торопясь проплыла пузатая сахарница. Она осторожно придерживала крышку фарфоровыми ручками, а приземляясь рядом с самоваром, очень смешно причитала: «Ой, просыплю. Ой, держите меня».
Громко хлопнула дверь; из кухни примчались тарелки с едой, зависли над столом, ругаясь с чашками, не желавшими уступать место. Я стояла, как дура, смотрела на этот парад-алле, разинув рот. Фея не выдержала, окликнула:
– Ты чего застыла? Садись за стол.
Яркие цветы, которыми была расписана посуда, превратились в глаза и подозрительно уставились на меня, словно ожидая