Много чего стояло за этим восклицанием, а главное: великое Понимание – неизмеримой тяжести Власти, Службы… Романовы истощились, израсходовали себя на этой Службе. Как ранее – Рюриковичи, Чингисиды. Подобно им и татары, затем русские принимали эстафету у «надорвавшихся» монголов.
Конечно, было бы крайней недобросовестностью истолковывать[10] ту важную мысль Льва Гумилева, что-де «На Востоке не было Права» (а на Западе – Службы?) Но подлинное понимание восточных прав и служб невозможно без (предшествующего) вникания в восточное понятие Судьбы (Кысмет, Язмыш у татар, Тыгдыр у якутов)… Такое, «восточное» отношение к Службе, по-моему, сложилось от того, что Службу воспринимали как часть Судьбы.
Об этом будет отдельный разговор, а впервые мне довелось узнать слово «Кысмет» в его отчасти даже… утилитарном применении.
Поскольку Суворов громил 100- и более тысячные турецкие крымско-татарские армии, то и пленных у него собирались многие тысячи, и высокая смертность среди них весьма огорчала будущего генералиссимуса. Улучшая в пределах возможного условия содержания, он вникал и в особенности менталитета. Видя, что моральный дух бывшего противника подтачивает факт поражения, плена, он в беседах объяснял/утешал: «Значит, Кысмет у тебя такой». И точное слово помогало.
Бездонность этого слова, многозначность, отличия его от западного «рока, фатума» потребует еще многих к нему обращений. В определенном смысле и вся эта книга: попытка уяснения значения Кысмета для нашей цивилизации.
Уважение к Судьбе – часть фундамента, построения личности русских, татар.
Книга «Россия при старом режиме» главного «советолога» США Ричарда Пайпса будет ещё не раз цитироваться. Добросовестное, честное (и в своих ошибках) суммирование западных взглядов на Россию:
«Подлинной религией русского крестьянства был фатализм. Когда к концу XIX в. мужик начал знакомиться с Библией, он перво-наперво заучивал куски, в которых подчеркивалось смирение и покорное принятие судьбы. Крестьянин редко относил какое-то событие, особенно несчастье, за счет своих собственных поступков. Он видел везде «Божью волю» – даже в тех случаях, когда вина явно лежала на нем самом, например, когда по его неосторожности случался пожар, гибла скотина. Русские пословицы пронизаны фаталистическими настроениями…»
Тут всякий вспомнит, что в такой же или большей мере эти качества свойственны и мусульманам (на всё воля Аллаха!), и в наше общее полуоправдание я дополню Ричарда Пайпса: не только несчастья русские и тюрки «списывали на Судьбу, волю Божью»! Но и честь своих крупнейших побед, коммерческих удач, успехов… наши крестьяне, купцы, полководцы тоже приписывали Судьбе, воле Божьей. Критерий вспоминания Судьбы был не удача/неудача, +/—, а скорее… размер события. Слишком мелкие, незначительные не связывались с Судьбой. И в этом, если вдуматься, тоже было своеобразное