– Они всегда оставляют большое войско, чтобы держать илотов в повиновении, – сказал Тисамен. – Но на этот раз… Если они пошлют всех до единого спартиатов, всех до единого периэков?.. Против персидской армии понадобится каждый воин. Но кто защитит семьи спартанцев, когда илоты увидят, что хозяева ушли? Люди рискуют вернуться к пеплу и костям.
Идущий к ним гонец нахмурился, услышав столь серьезный разговор. Тисамен понял что-то по выражению лица собеседника и замолчал.
– Ответ очевиден, – сказал Аристид.
Тисамен уже повернулся уйти, но остановился и оглянулся.
– И какой же? – спросил он.
– Привести илотов с собой. Всех.
– Но… – замялся Тисамен.
– Ты прорицатель, – изрек Аристид. – Убеди Павсания.
Воин подошел ближе и остановился; на его лице ясно читалось подозрение.
– Регент Павсаний послал меня проверить, не задержали ли тебя, Тисамен, пустые разговоры, – сказал он.
Аристид, скрывая разочарование, улыбнулся:
– Приношу извинения, это я отвлек его. Вина на моем народе.
Спартанец насмешливо кивнул, повернулся и зашагал прочь. Тисамен, не оглядываясь, пошел за ним.
Больше выдержать Фемистокл уже не мог. Все его тело жаждало отдыха, передышки, и ничего он так не хотел, как только упасть на палубу, посмотреть в небо – и уснуть. Услышав радостные крики по ту сторону пролива, он ненадолго закрыл глаза и открыл их, когда триера накренилась, ударившись носом о какой-то тяжелый обломок. Не хватало только свалиться за борт в величайший момент своей жизни.
Он, Ксантипп и Кимон трудились без сна и отдыха, как собаки или гребцы, с первых мгновений рассвета и до заката, пока солнце не достигло запада и не зажгло небо. Разработанная и примененная ими тактика нового строя доказала свою состоятельность. По меньшей мере треть обогнувших Саламин персидских кораблей навсегда осталась в проливе. Одни горели, отравляя воздух маслянистым дымом погребального костра и шипя, когда в них врывалось холодное море. Другие, затонув, не ушли на дно, остались под поверхностью, представляя опасность для проходящих над ними кораблей, и мертвецы смотрели с них, скользя в кильватере.
Фемистокл содрогнулся. Кто-то подошел и обнял его, еще кто-то похлопал по спине, которая была вся в синяках. Он медленно опустился на колено и устало выдохнул. Ему просто нужно было дышать – вдыхать и выдыхать, наполнять себя чистым воздухом и чем-то большим, чем оцепенелая пустота.
Он думал, что с годами привык к трупам. Он и раньше убивал людей мечом и копьем. Ни один из них не значил ровным счетом ничего, потому что они пытались забрать все, чем он был, все, что у него было. Здесь, у Саламина, было проще простого – он противостоял вторжению, в то время как его жена и дочери сидели на берегу и молились! Но в тот момент, когда к нему пришла эта мысль, он заметил еще один наплыв тел, уходящих под киль и поворачивающих вниз, в глубину.