Рассерженно смотрим друг на друга, каждый убежденный в своей правоте.
– Почему ты не пришла поговорить со мной? Разве нельзя было хотя бы все объяснить? – глухо спрашивает парень.
Утираю слезы со щек, убежавшие от переполняющих меня эмоций.
– В больницу не пускали. Я хотела попасть нелегально, но встретила твою маму, и она сказала, что если я решила уехать, то не надо идти к тебе, что ты меня не отпустишь.
Вижу, как каменеет лицо Матвея.
– И ты ее послушала?
– Да, но я попросила передать тебе записку.
Он таращится на меня.
– Записку?
Киваю.
– У меня не нашлось бумаги, и я написала на билете, что был на Алые паруса, там, где отыскала место.
Перед глазами всплывает этот момент. Торопясь, вожу ручкой по скользкой поверхности, на которой она никак не хочет писать, сжимая эмоции до минимума, чтобы поместилось.
– Прости меня. Я уезжаю, чтобы сохранить тебе жизнь, – шепчу слова, что отпечатались в моей памяти.
Матвей быстро моргает, чтобы прогнать слезы.
Таращусь на него и чувствую, как все холодеет внутри от нехорошего предчувствия.
– Я не получил ее, – хрипло выдает парень, подтверждая мои страхи.
Мы зависаем в глаза друг друга, с ужасом осознавая, что безжалостные люди и сложившиеся обстоятельства сыграли с нами злую шутку, которая украла шесть наших лет.
Шесть лет возможного счастья!
Шесть лет незабываемых мгновений и даже ссор…
Наших ссор!
Я первая не выдерживаю, подрываюсь и стартую к парню. Мне сейчас просто жизненно необходимо почувствовать его, вдохнуть успокаивающий родной запах.
Льну к груди Матвея и реву. Оглушительная новость прорвала эмоции, как нарыв, и они выходят из меня потоками слез.
Он прижимает меня к себе, утыкается носом в мои волосы, и мы стоим, оплакивая невозвратное прошлое.
Когда слезы, освободив мозг от отрицательных эмоций и сняв острое психологическое напряжение, «заканчиваются», поднимаю глаза и всматриваюсь в лицо парня.
Ему все еще очень плохо. Нет, я тоже еще переживаю, и особенно потому, что оказалась наивной дурой, которая повелась, но Матвей…
Таким я видела его только тогда, когда он узнал правду о Егоре.
Поднимаю руку, касаюсь щеки парня, словно лаской могу снять часть его боли. Он целует мою ладонь, находит мои глаза и просит:
– Ань, можно я вызову тебе такси? Мне надо побыть одному.
Отрываться от Матвея не хочется, я уже вросла в него и знаю: процесс отсоединения будет болезненным.
Это как однажды в детстве, зимой, когда мой язык примерз к металлу перил, и я понимала: будет больно, а еще то, что другого выхода нет.
Послушно киваю и медленно, чтобы не было так же больно, отстраняюсь: грудь, живот, руки…
– Я доеду сама, – сообщаю ему, отойдя пару шагов в сторону.
Он опять пытается сфокусировать на мне свой отсутствующий взгляд и, догнав мой ответ, мотает головой.
– Нет.
Молча