Глубоко!
Опасно!
Да уж, говорить наедине в пустой квартире – тоже такая себе перспектива. Не хочу оказаться в его постели, ничего не прояснив, а как сказала Аллочка: между нами искрит. Так что какой бы игнор Матвей ни включал, как бы ни старался показать, что я ему безразлична, это не помогает. Я вижу, как нас затягивает в воронку обоюдного желания.
– Проходи! – предлагает парень, указывая в сторону комнаты, разрывая наш взрывоопасный контакт.
Прохожу, чувствуя каждым волоском на теле его обжигающий взгляд, и еле сдерживаюсь от желания обернуться и поймать с поличным.
Диван, сложенное постельное белье, пару неразобранных коробок…
Не знаю почему, но я ищу признаки присутствия другой.
Не вижу.
Это обстоятельство окрыляет. Особенно от внезапно пришедшей мысли: «Чтобы я сейчас делала, если Матвей оказался не один?»
Отбрасываю лишние темы, и без них в голове каша, и, сев на краешек велюровой поверхности, пытаюсь отыскать в отложенной папочке на антресоли сознания схему продуманного бессонной ночью разговора.
Он останавливается у окна напротив и, прислонившись к подоконнику, смотрит, ожидая, что я начну.
– Матвей, давай будем друзьями. Нас же много связывает, – лепечу первую пришедшую на ум фразу, сцепляя пальцы и пытаясь успокоить их дрожь.
Я так и не отыскала в голове слова, с которых собиралась начать самый важный разговор в своей жизни. Видимо, от помех, что создает его сумасшедшая энергетика, пропадают электрические импульсы, что пытается отправить мне мозг, и я ничего не могу вспомнить.
– Друзьями вряд ли, – произносит парень, хмурясь.
– Почему?
Кривится и молчит.
Наверно, он считает, что притяжение, которое искрит между нами, помешает этому.
Да, вероятно, но не могу же я терпеть два года мегабайты его игнора!
– Ты счастлив? – вылетает само собой, ведя совершенно в другое русло.
– Я добился всего, чего хотел.
– Ты счастлив? – повторяю я, впиваясь в любимое лицо глазами и расстраиваясь, что разговор опять не клеится. Матвей закрыт, и я не представляю, как растормошить парня. Я вообще, возможно, не знаю человека, стоящего перед собой. За шесть лет многое могло измениться.
– Если ты имеешь в виду, отошел ли я от факта, что меня предали? – жестко выдает он, и глаза напротив становятся холодными, что я невольно обнимаю себя за плечи. – Не совсем, но оклемался.
– Предали? – почти беззвучно шепчу, выловив в его фразе странное слово и пытаясь осознать, что оно может значить.
Какие-то пару секунд Матвей продолжает растерзывать меня взглядом, а я растерянно хлопаю ресницами.
– Почему ты меня бросила?
Фраза, нарушившая тишину, звучит так горько, что я практически ощущаю эту горечь во рту.
Молча отворачиваюсь.
Как мне объяснить, что для меня его жизнь превыше всего?! Что любая минимально возможная угроза из-за моего присутствия рядом невыносима. А если…
– Вот видишь,