– Как ты возмужал, сыне, – с сожалением произнёс отец. – Ты стал стоящим витязем.
– Твоё доброе слово, батюшка, дороже всего на свете!
– То-то же… Теперь слушай. Прелагатаи[8] рязанские мной и Вадимом Данилычем разосланы повсюду – и в порубежные княжества, и в дальнюю сторону. Я ведаю, где и что происходит, то мой долг перед отчиной. Так вот, более всего опаски вызывает поведение того же пресловутого Мстислава Удатного и его зятя Даниила Романовича, их постоянное шушуканье с уграми и ляхами. Сидят они на Галиче и Волыни, а то Русская земля! В своё время запустили они туда и попов-католиков, и костёлы их разрешили возводить. А в Киеве что творится? Погиб великий князь Мстислав Романыч – беда. Не стало воеводы Ивана Дмитрича – горе великое! Нет руки воеводской, отныне без рук Киев и замятня там. И вера наша православная в шаткости пребывает. Хорошо бы явился в Киев добрый князь православный и всю эту латинскую свору – головой вниз с городских стен.
Лев Гаврилович замолчал, чтобы отдышаться и остыть, излишние волнения сегодняшнего дня, пусть и радостные, изрядно подкосили старого воина. Но он спешил досказать сыну то, что, по его мнению, он должен знать. Рано или поздно, а Евпатию надлежит занять место воеводы тайных дел.
– Тысячу раз пожалеешь, что нет такого же великого князя, каким был Всеволод Юрьевич Большое Гнездо. Шумнёт из Владимира – и на всех рубежах наступает тишь да гладь. А уж ежели с войском куда выступит, так и вовсе… – Он горестно махнул рукой и добавил: – Крут бывал излишне, да и Рязани принёс множество бед, но воистину был он велик!
– Но Рязань сейчас иная, чем тогда была.
– Сыне, наша Рязань хороша, но малочисленна и одинока перед Степью. Случись беда… Не ведаю. Опять же Калка. Выступили русичи вкупе с половцами, сам по себе союз невероятный, из-за Мстислава вся эта трескотня с монголами, из-за него, окаянного. Не удивлюсь, ежели обнаружится, что он первым с поля боя и побежал.
– Так и есть, – ответил Евпатий, – первыми дрогнули и побежали половцы.
– Вот-вот, его родичи любезные.
– Битву проиграли вчистую, сгубили тьму народа, но недруг-то ушёл.
– Нынче ушёл, завтра возвернётся. А с эдакими союзниками о подмоге можно забыть.
– Но они русичи.
– Русичи, – посмеялся Лев Гаврилович. – А ты вспомни, как одеты, при какой воинской справе. Думаешь, пошто опосля Липицкой битвы Мстиславовы приспешники – новгородцы да смоляне – ходили по полю и дорезали уязвленных, но ещё дышащих? Потому что суздальцы и владимирцы им чужаки. Ляхов дорезают? Угров дорезают? Нет, они им свои, их жалко, даже побитых.
Слова отца глубоко легли в сердце Евпатия, но в их полной правоте он ещё не был уверен.
– Выходит, у нашей Рязани и вовсе нет никаких союзников?
– Почему же, теперь наш верный союзник – это спасённый тобой князь Михаил Всеволодович, добром на добро ответит, я уверен, он – князь черниговский. А Рязань наша, стоит она, матушка, у самого Дикого поля, да и пускай себе стоит. Мы – исконная