Я не ответил. Уселся неподвижно, положил ладони на столешницу и взглянул на него без всякого страха.
– Ну? Что, извинений ждешь? Жди, жди, ни хрена не дождешься.
Кеннет Джаггер сидел за металлическим столом в комнате для посетителей тюрьмы Вормвуд-Скрабс, вызывающе скрестив на груди руки. Правда, для гонора у него уже не было причин, потому что с момента нашей последней встречи он изменился до неузнаваемости.
Безжалостный рак изгрыз ему кости и сожрал половину веса. Щеки впали, зубы от химиотерапии раскрошились до коричневых пеньков. Татуировки, некогда гордо темневшие на жилистых руках, теперь размазались и обвисли, потому что мышцы под ними сдулись. Имя Дорин с багряным сердцем затерялось под толстыми рубцами, будто он пытался срезать буквы лезвием. Глаза, которые некогда горели, требуя уважения, теперь потухли, потеряв всякую надежду.
– Не трать попусту мое время, – фыркнул он.
– Да, у тебя его немного осталось, – ответил я.
Кеннет бросил на меня такой взгляд, что в тринадцать лет я умер бы на месте.
– Спрашиваю в последний раз: зачем пришел?
Я пришел, чтобы узнать, как близко мое гнилое яблочко упало к трухлявому пню. Я потратил немало сил, пытаясь разорвать нашу биологическую связь, но в конце концов, как оказалось, ушел от него не очень далеко.
– Ну, и каково это – убить мою мать? – спросил я.
Кеннет ожидал чего угодно – только не такого вопроса. Я должен был спросить: «Почему ты это сделал?» или «Как ты мог?» – но не допытываться, что чувствуешь, когда отнимаешь у человека жизнь.
– Это была самооборона, – ответил он наконец. – Сучка пыталась меня зарезать.
– Я о другом спрашиваю.
Кеннет нахмурился, не понимая, как вести себя с собственной кровью и плотью.
Пришлось повторить:
– Я хочу знать: каково это – убить мою мать?
– Зачем тебе?
– Просто хочу.
Выцветший прищуренный взгляд крепко сцепился с моим.
– Что с тобой случилось? – спросил он в ответ.
– Я тебя больше не боюсь.
– А надо бы…
Я покачал головой.
– Кеннет, посмотри на себя… Кому ты теперь опасен? Твое время прошло. Ты – жалкий умирающий старик, и запомнят тебя как последнюю шваль. А теперь, будь добр, ответь на мой вопрос. Каково это – убить мою мать?
Сперва Кеннет хорохорился и делал вид, будто по-прежнему герой. Однако угрюмой гримасы сдержать не смог. Краем глаза я глядел, как большая стрелка настенных часов дважды обошла циферблат по кругу, – и наконец он заговорил. Вся его бравада рассыпалась. Руки опустились, плечи поникли. Кеннет вдруг устал бороться и понял, что я единственный человек, которому есть до него дело. В определенной степени он был даже рад излить мне душу.
– Это самое мерзкое чувство на свете. А я в своей жизни натворил немало дерьма… – Кеннет откашлялся и поднял голову, перехватывая мой взгляд. – Ее будто убивал кто-то другой, а я стоял и смотрел со стороны, не вмешиваясь. Я