– Вот стул, Саша. Садись и сними-ка ботиночки.
– Это зачем еще? – немедленно вскинулся он.
– А что такого? Боишься, что шнурки обратно не завяжешь?
Тут не сдержалась, прыснула Светка. Оля знала страшную тайну: Санька до сих пор путается в пальцах, обувку ему сестра завязывает, но это – под строжайшим секретом.
И снова – в яблочко. Санька, свирепо сопя, уселся и стянул сперва один, потом второй ботинок. По комнате распространился терпкий запашок грязных портянок.
– Обувайся, начальник штаба Приходько. А ты, начальник штаба Маслов, не откажешься рассказать товарищам, что у тебя в карманах?
– Права не имеете, – чуть побледнев, заявил тот.
– А ты чего боишься, что скрываешь? – вежливо удивилась Ольга. – Мы же не обыскивать тебя собираемся. Ты сам, как сознательный вожак, пионер, в порядке советской дисциплины, просто покажи, что у тебя в карманах.
Маслов, демонстративно пожав плечами, подошел к ее столу и принялся опустошать карманы. Заскорузлый платок, бечевка, грузило, какая-то бумажка… шлеп! На пол выскользнула початая пачка папирос.
– О, цигарки чьи-то.
– Подними, – негромко распорядилась Ольга.
– Что? – как ни в чем не бывало спросил Маслов.
– Подними.
– Да не мои это.
– Не смей врать.
Маслов, снова дернув плечами, теперь оскорбленно, повиновался.
В пионерской стало тихо-претихо.
Оля, прищурившись, переводила взгляд с одного лица на другое. Кто-то сразу прятал глаза, кто-то смотрел со святым недоумением – что за муха ее укусила?
– Скажите мне, товарищи, – начала она, – что я вижу перед собой?
Глянула на Маслова и Приходько: они уже совершенно пришли в себя, стояли в вольготных позах, осев на одну ногу, делая вид, что все происходящее их не касается и что ждут они не дождутся, когда все, наконец, закончится.
Оля, глубоко вздохнув, продолжала:
– Что за отбросы? Что за чурки в галстуках? Вы над кем смеетесь, скалите зубки свои плохо чищенные? А, Маслов?
– Что сразу Маслов? – вскинулся тот, но Оля жестом приказала: захлопни рот.
– А знаете ли вы, что вас уже нет? Померли вы уже, разлагаетесь и воняете, слышишь, Маслов? Слышишь, Приходько? Говорить что угодно можно, но все – все! – видели, как несет от вас, ленью и гадостью.
– Чего сразу «несет»! – взвился теперь уже Санька, а Оля, отвернувшись, продолжала:
– Вы иуды, понятно? Даже хуже! Вы клятву давали, и вы ее не исполнили. Это у нас-то только видимость, шагистика, а, Маслов? А почему? Да потому, что на большее ты не годен. Только на мыло. И ты, Приходько. Это ты – сплошная видимость, бревно, на бревне – тряпка.
Санька инстинктивно вцепился в галстук.
– Тряпка. Пионер – это факел, галстук – огонь! Галстук – это только тогда галстук, когда носящий его живет, как ленинец, дышит, как ленинец. А если вам все до лампочки, зачем вы его носите?
Иванова