– Ну что, теперь не откажешься от помощи? – спросил я.
Мы зашли в метро, настороженно оглядываясь и ожидая очередного нападения, но нас никто не тронул. По пути Кларисса рассказала мне о Фобосе и Деймосе.
– Они младшие боги, – сказала она. – Фобос означает «страх», Деймос – «ужас».
– А какая разница?
Она нахмурилась.
– Ну, Деймос больше и ужаснее. Он пугает массы. Фобос имеет дело с отдельными людьми. Он может, например, покопаться в твоей голове.
– Отсюда и слово «фобия», да?
– Да, – проворчала она. – Он так гордится этим. Ну, что фобии названы в его честь. Придурок.
– А почему они не хотят, чтобы ты правила колесницей?
– Просто это особый ритуал для сыновей Ареса, когда им исполняется пятнадцать лет. А я – первая из дочерей, которой разрешили участвовать в этом ритуале за очень долгое время.
– Тебе повезло.
– Скажи это Фобосу и Деймосу. Они меня ненавидят. Мне обязательно надо вернуть колесницу в храм.
– А где этот ваш храм?
– На пирсе 86. «Отважный».
– Ух ты!
А что, не так уж и странно, если подумать. Я сам ни разу не был на борту этого старого авианосца, но, насколько я знаю, в нем устроили что-то вроде музея вооруженных сил. Наверняка там немало самого разного оружия, бомб и прочих опасных игрушек. Вполне подходящее место для бога войны.
– До заката еще часа четыре, – задумчиво сказал я. – Так что должны успеть. Главное, найти эту колесницу.
– Но почему Фобос сказал, что она на другом берегу? Мы ведь на острове, во имя Зевса! Куда ни посмотри – везде другой берег!
– Он еще говорил про диких зверушек, – вспомнил я. – Маленьких диких зверушек.
– Зоопарк?
Я кивнул. Зоопарк есть в Бруклине – как раз на противоположном берегу. А может… это какое-то другое место, – там, где держат именно маленьких диких зверушек. Это должно быть укромное убежище, чтобы никто не догадался, что там можно спрятать боевую колесницу.
– Стейтен-айленд, – сказал я. – Там есть небольшой зоопарк.
– Может быть, – отозвалась Кларисса. – Похоже на то. Фобос и Деймос вполне могли спрятать колесницу там. Но если мы ошибаемся…
– У нас нет времени на ошибки.
Мы вышли на Таймс-сквер и сели на номер 1, чтобы добраться до парома.
В половине четвертого мы уже были на пароме, вместе с группой туристов, которые выстроились у поручней на верхней палубе и увлеченно фотографировали статую Свободы.
– Он сделал ее похожей на свою маму, – сказал я, взглянув на статую.
Кларисса нахмурилась:
– Кто?
– Бартольди, – ответил я. – Тот, кто сделал статую Свободы. Он был сыном Афины и специально сделал так, чтобы статуя была похожа на его мать. Ну, по крайней мере, так мне рассказывала Аннабет.
Кларисса закатила глаза. Аннабет была моей лучшей подругой. Она обожала архитектуру и памятники и часто рассказывала мне о них. Видимо, я кое-что