за ним закрепилось заслуженное мнение, что при нём невозможно умереть, он излечивает самого безнадёжного больного, даже при случаях клинической смерти и остановки сердца. Я впервые так и познакомилась с этим легендарным врачом, в реанимации, при остановке сердца. Случилось это, когда меня уже ввезли на каталке в реанимационную палату. Иногда говорят, что при остановке сердца, человек что-то видит. Возможно. Но я ничего не ощутила и не видела, когда была в этом состоянии, а просто открыла глаза и, увидев вокруг своего ложа много врачей, поняла, что случилось что-то особенное. И тут же увидела среди окружающих врачей, крупное голубоглазое лицо статного великана и спросила: «Вы – Щербин?» Врач слегка наклонил голову и сказал коротко: «Да». И я «мирно» опять «отключилась» с мыслью, что теперь со мной ничего плохого не случится. Виктора Владимировича Щербина я видела несколько лет назад один раз, да и то мельком. И не то, что теперь узнала его. Нет. Но, увидев его в реанимации, почему-то внутренним чувством поняла, что это и есть тот заслуженно прославленный врач нейрохирург, при котором умереть сложнее, чем выжить. После реанимации я поступила в нейрохирургическое отделение в палату тяжелобольных, а лечащим врачом этой палаты и был сам заведующий отделением. Иногда, не успев обойти всех больных, заведующий назначал время, в которое эти больные, иногда и я, должны были прийти в его кабинет в тихий час. И он завершал свой осмотр и назначения. Блондин, с приятными крупными чертами лица, с голубыми добрыми глазами, заведующий нейрохирургией был любимцем всех больных. А молодые женщины и девушки влюблялись в него ещё и просто, как в мужчину. Может быть, я пристрастно сужу, но, по моему мнению, не влюбиться в него было невозможно. Это совсем не значить, что была влюблена в него и я. Мой муж, не удовлетворённый кандидатской степенью, рвался дальше, выше, характер у него изменился. А я всем его степеням предпочла бы те отношения, которые были в первый год между нами, моя любовь к мужу была «неизлечима» и я не желала больше откладывать решения об усыновлении ребёнка, муж же отодвигал это до того времени, пока он не закончит свою работу. Так что, у меня были и своя большая любовь, и свои кручи, с которых я старалась не сорваться головой вниз. Но не симпатизировать нейрохирургу я тоже не могла, к нему просто невозможно было не ощущать симпатии. В чём-то родственные с ним по духу, мы оба не прочь были заменить необязательное измерение давления и тому подобное, разговором о детях, что и было его самым любимым пятиминутным отдыхом. А во мне он нашел внимательную слушательницу, всем разговорам о болезнях и лечении предпочитавшую его рассказы о своих мальчишках, словно я находила успокоительное снадобье от своей нестерпимой жажды усыновить ребенка. Рассказчиком Виктор Владимирович был гениальным, ни разу не видя его сыновей, я воочию представляла их проделки и выдумки.
