Я выровнял дыхание и снова бросился вперед, против людского течения, к внутреннему городу, сердцу Акры, куда звал меня долг. Чем ближе к Тамплю, тем чище и пустынней улочки и тем тяжелей на душе. Долг звал вперед, честь – назад. Там, позади, на десятиметровых стенах города сейчас сражались мои братья-крестоносцы плечом к плечу с добрыми горожанами, там должен быть и я!
Там взбираются по приставным лестница клокочущие орды проклятых сарацинов; вражеские камнеметы бьют с дьявольской точностью и калечат стены, которые не смог взять и сам Ричард Львиное сердце! Сотнями падают сарацины вниз, в огромный ров и тысячи новых занимают их место.
Стена перед Королевской башней разрушена неделю назад, но великой ценой мы сдерживали прорыв сарацинов через пролом. До сегодняшнего дня…
Господь, как допустил такое?!
Тампль глухо гудит внутри. Рыцари организованно выводят из крепости прислужников, отправляют под охраной прочь из агонизирующей Акры. Стоящие при воротах братья сообщают мне, что отец Раймунд спустился в томболу под Магистерской башней. Внутренний двор заполнен до отказа, от недавно белых, а теперь оскорбительно грязных плащей с красными крестами рябит в глазах. Прохожу мимо строящейся шеренги воинов, мимо взбудораженной стайки мальчишек-прислужников, нагруженных флягами и провиантом.
В главном зале храма все пространство занято увечными, крики несчастных отскакивают от высоких сводов и возвращаются стократ сильней. Лекари с застывшими лицами ходят меж ними, иным помогая, а иным покрывая головы полами их же плащей.
Магистерская башня тиха и пуста, неприметная деревянная дверца впускает меня на длинную лестницу вниз, танцующие тени факелов оживляют круглый свод. Душно, рубашка под кольчугой прилипла к телу. Еще одна дверь, на этот раз – мощная, тяжелая – негромко скрипит, открываясь в круглый подземный зал.
– Мальчик мой!
С детства любимое лицо моего названного отца озаряется редкой улыбкой, я бросаюсь к нему и сжимаю в объятиях.
– Мальчик! Жан! Наконец ты здесь!
Отче отстраняется, жадно разглядывает меня. У него прибавилось белизны в бороде, воспаленные глаза слезятся, но в них – все та же любовь, которую я привык видеть всегда.
– Отец! Вы позвали меня…
Вопросительно гляжу на единственного дорогого мне человека. Настоящего отца я не помню, они с матерью погибли в битве при Яффе, а меня, младенца, вынес под рясой и воспитал он, отец Раймунд.
– Я позвал тебя… – медленно, раздумчиво говорит он и за руку тянет к каменной скамье. – Я боялся, что ты не успеешь… Милостью Господа, ты успел, но еще более надо спешить теперь, Акра падет сегодня.
Я опускаю голову и тяжело сглатываю. Отче мудр и ошибается редко.
– Тогда, – говорю, сжав кулаки, – зачем вы позвали меня сейчас,