Первые картины природы, такие лучезарные, столь прекрасные, когда глаза смотрели, обоняние было девственным, а каждая пора трепетала, впивая благословенный воздух Украины.
От 1885 года – я помню. Был у меня и друг тех детских лет. Имя ему было “Прошка”. Спутник моих первых блужданий по садам, где “барвинок” ранил впервые сердце юного художника».
А вот – описание усадьбы Анания Васильевича Бурлюка, родного брата деда Давида Давидовича, Фёдора Васильевича:
«Мне приходилось в юности бывать в этой усадьбе, когда уже всё стало там в упадок приходить. Но и то можно было ещё вообразить обеспеченность и зажиточность, с какой жили вольные казаки Украины в прежние времена, имея в балках усадьбы любовно обстроенные пасеки, полные роями несущих мёд пчёл, а на прозрачных ручьях и речонках мельницы, что под сенью верб серо-зелёных с пенным шумом вращали своими чёрными, как раки, колёсами, чтобы далеко в степь разнести сладкий, тёплый запах муки, смолотой уже из нового, оправдавшего надежды урожая. Крепостное право… на Украине менее корни пустило и не так бросалось в глаза, не так обездолило народ. Много жило на Украине потомков недавних запорожцев вольных, чьи роды избегли отвратной участи крепостной зависимости».
Гнездо Бурлюков было в Рябушках. «Все селение Рябушки, где жил и живёт род Бурлюков, состоит из многочисленных отпрысков одной и той же фамилии», – писал Давид Бурлюк, несколько преувеличивая, как это часто бывало.
«Весь род, Бурлюковский, сидит на земле – лишь потомки прадеда Василия Бурлюка, разбогатевшего на пасечном деле (причём сие богатство дед Фёдор Васильевич зело увеличил, скупая леса разорявшихся в 70-х годах прошлого века окружающих помещиков), рассеялись по свету».
А это правда.
Укоренённость рода Бурлюков в земле, красота и изобилие украинской природы окажут влияние на всё дальнейшее творчество Давида Давидовича. Удивительно, но выходец из провинции сумел стать одним из лидеров нового искусства, с мнением которого считались многие. Примечательный эпизод описывает Бенедикт Лившиц в первой же части первой главы своего прекрасного «Полутораглазого стрельца» – когда художница Александра Экстер впервые привела к нему домой Бурлюка:
«Он сидел, не снимая пальто, похожий на груду толстого ворсистого драпа, наваленного приказчиком на прилавок. Держа у переносицы старинный, с круглыми стеклами, лорнет – маршала Даву, как он с лёгкой усмешкой пояснил мне, – Бурлюк обвёл взором стены и остановился на картине Экстер. Это была незаконченная темпера, intérieur, писанный в ранней импрессионистской манере, от которой художница давно уже отошла. По лёгкому