Остальные слушали рассказ Глеба с каменными лицами, словно он рассказал бог весть какую скабрёзность, неприличную в приличном обществе. Было видно, что им слова Невзоровича особого удовольствия не доставили. И только двое слушали его с неприкрытым восхищением – сын хозяйки Ромуальд и стоящий рядом с ним сухопарый остроносый мужчина невысокого роста в жемчужно-сером сюртуке – он даже притопывал носком штиблета по паркету в местах рассказа, должно быть, показавшихся ему особо интересными.
Когда Глеб умолк, остроносый порывисто шагнул к нему и протянул руку:
– Браво, юноша, браво! – воскликнул он, не обращая внимания на каменные лица и кислые усмешки окружающих, от которых Глеб чувствовал себя не в своей тарелке, словно он высыпал перед людьми на стол кисет добытого им в разбойничьей пещере золота, а оно оказалось глиняными черепками. Возглас остроносого всё же польстил его самолюбию, утешил. А тот продолжал трясти руку Глеба. – Позвольте представиться – Юзеф Олешкевич!
– Как? – Глеб даже восхищённо попятился.
– Вот как, вы меня знаете? – удивился Олешкевич, уставившись на Невзоровича своими выпуклыми карими глазами, и наконец выпустил его руку. – Но откуда?
– Да кто ж вас не знает? – восторженно ответил Глеб. – Тем более, среди виленцев!
Пан Юзеф польщённо улыбнулся, словно вспоминая что-то – должно быть, возникла в памяти виленская юность.
– Да… – протянул он с теплотой. – Виленский университет, alma mater nostra… видывал я потом и Париж, и Дрезден, и Петербург вот теперь… но там, в Вильне, я был дома…
От пана Юзефа исходил странноватый запах, едкий и лёгкий, но всё-таки ощутимо заметный, знакомый, но Глеб почему-то никак не мог его опознать.
Но Олешкевича прервали – неожиданно, хотя и не грубо.
Прозвенел весёлый голос – женское меццо-сопрано:
– Однако, господа, я вижу у нас новое лицо…
Сказано было так же по-польски, как и всё остальное в салоне до того. Головы всех, кто был в зале, разом повернулись к лестнице на антресоли. «Мама», – весело выговорил Ромуальд – он не только голову повернул в ту сторону, он поворотился весь, одним цельным движением.
По лестнице спускалась, едва касаясь перил кончиками пальцев… нет, ей богу, фея! Лёгкая, стройная фигура в бледно-зелёном, в тон обивке на стенах, шёлковом капоте с открытыми плечами – глубокое декольте, белые короткие рукава с пуфами, бордовый невесомый берет неизвестно каким чудом держится поверх светлых, с лёгким каштановым оттенком волос, поверх прекрасных покатых плеч – газовая мантилья цвета слоновой кости. Изящные шагреневые туфельки цокали по ступеням лестницы подбитыми каблучками.
Глеб онемел.
Следом за красавицей неторопливо шла девочка лет двенадцати, одетая точно так, же как и сама хозяйка дома, только декольте в капоте было заменено прямоугольным вырезом. И похожа