И тут же припоминается совсем далекая сцена: мне семнадцать лет, и я куда-то иду в сопровождении высокого милиционера. Мы движемся неспешным шагом и оживленно беседуем. Этот милиционер тоже посягнул на мои часы. Он захватил меня, предъявив темные и смутные подозрения, а после признался, что ему попросту скучно, и он очень просит меня походить с ним на пару. И мы гуляли до позднего вечера, беседуя о всякой всячине – большей частью сам милиционер, из которого так и сыпались алкогольные и сексуальные приключения.
И снова дождь, но теперь уже сумерки. Я сижу в тесной каморке, облачившись в хирургический халат. Сижу на жесткой кушетке, впритирку к огромным часам с хрипом и боем. Это родильный дом, в котором каждый из нас должен был в обязательном порядке провести ночь, словно в доме с привидениями. И снова в порядке практики, обучения дежурству. Никто нас никогда и никуда не звал, никаких рожениц мы не видели – мы просто сидели в каморке, пытаясь уснуть, но проклятые часы, которым исполнилось уже, наверно, лет сто, не допускали сна. У нас даже были в ходу сочувственные смешки: а, дескать, ты тоже ночевал в комнате с часами – ну и как? Когда я говорю «у нас», то я имею в виду свою медицинскую семью. Комната с часами сродни переходящему знамени, эстафете поколений.
Дальше новое полотно: я, заросший дикой бородой и наглотавшийся седуксена, ночую в зубоврачебном кресле, одетый в китель и моряцкие ботинки. Это уже сборы, гарнизонная поликлиника, в которой мне не нашлось другого места для ночлега. Я принимал седуксен в семь часов вечера, по четыре – пять таблеток, чтобы проспать до утра. А мог бы созидать. Пять часов до полуночи помножить на семь дней недели – получается тридцать пять часов, убитых ни за что, ни про что.
К чему я все это рассказываю? Просто так, убиваю время. Сегодня вот тоже прокатился в одно отдаленное местечко и провел там полдня без всякого смысла для Родины и себя, обожаемого.
Страсть
У меня появился новый кот детского возраста, был назван Бонифацием. И все стали с ужасом ждать его полового созревания.
Помню по рассказам, что моя покойная бабушка погубила за это созревание многих котов. И дело даже не в том, что они метили ей тапочки. Один, например, имел обыкновение совокупляться, за неимением ничего лучшего, с веником. Он подходил и седлал его. Бабушка приходила в неистовство. На вопросы, почему она сердится, она отвечала: «А зачем он так?»
Наконец, кота снесли к оскопителю, и причина любовных отношений с веником была устранена.
Когда кот вернулся домой, он постоял в коридоре, подумал, вздохнул и пошел к венику.
Был истреблен.
Первая и последняя помощь
Есть такое поверье: с доктором, коли уж обратился к нему за помощью, нужно держаться с величайшей осторожностью и осмотрительностью. Потому что этот доктор возьмет, да и начнет лечить от души.
Был со мной один случай не для слабонервных, и случай особенный, потому что я тоже был особенным, так как во время