Оказалось, что вероломный дроля уже расписался в амбарной книге, указав там, что навестил меня накануне и выложился на полную катушку, сумев оправдать мои самые сокровенные желания – даже те, о которых я не подозревал.
И я стал ждать его дальше, готовый устроить семейную сцену, обломать рога и наставить новые.
Но вот он явился: через неделю.
Это был печальный человек в вязаной шапочке. Судя по запаху, грусть его была вызвана употреблением чего-то невкусного, причем он это не только употребил, но и выделил.
Дальше он повел себя как доктор, который вылечил насморк, но рак победить не сумел.
Я, например, когда сам был доктором, всегда старался вселить в клиента какой-нибудь необоснованный оптимизм.
Но нельзя же так вот, без всякой надежды оставить!
Глядя на мои ржавые трубы, он качал головой и причмокивал так, как чмокал бы гинеколог, глядя на трубы фаллопьевы, пораженные гонореей.
Он поручил мне купить новую, двухметровую трубу для выполнения пластической операции.
Поменял прокладку, в чем выразилась аналогия с излечением насморка.
Потом, по моей настоятельной просьбе, приблизился к холодной батарее. Так приближаются к постели умирающего.
– У-у-у! – сказал он, прикоснувшись ко лбу больного. И начал сыпать латынью.
Потом строго перевел:
– Это надо делать летом.
Анатомический Мемуар
Люди гораздо выносливее и черствее, чем о них думают.
Стоит заговорить про мединститут, как сразу слышишь: ах, анатомичка!
Между прочим, у нас на курсе было 500 человек, девиц среди них – две трети. И на моей памяти только одну отчислили за то, что ей не хотелось препарировать пятки. Да, впрочем, она сама ушла, никто ее не гнал.
Что до меня, то я всегда смотрел на тамошних покойников с раздражением, потому что должен был вызубрить, из чего они состоят. Других чувств у меня не возникало. Они же совершенно безобидны, эти заспиртованные головы немецко-фашистских захватчиков и врагов народа – на вырез, с демонстрационными разрезами-«окошками» на лбу и щеках. Может быть, эти мелкие дефекты – вообще прижизненного происхождения.
При виде больших костно-мышечных статуй со специально подкрашенными сосудистыми и нервными пучками мне всегда хотелось узнать, что думают об этом их неупокоившиеся души, которые, конечно же, так и порхают в анатомических залах, нашептывая студенчеству вредные, неправильные ответы. Хотелось бы мне так вот стоять, безымянным? Нет, только с указанием прожитых лет и литературных заслуг.
Самые веселые занятия – это, разумеется, когда изучаются сами знаете, какие органы.
Мрачный, но добрый грузин Каха угрюмо топчется. Перед ним – мошонка, по-латыни – скротум.
– Назовите орган по латыни!
– Скриптум.
– Нет.
– Скроптум.
– Балл долой за скриптум, балл долой за скроптум.
Поднос передвигается к его соседке. На подносе лежит черный от тьмы веков, заслуженный орган, внушающий невольное уважен