Золотая подкова засветилась сильнее и потянула Анастасию по левому пути. Свет за пологом мрака накалился. Его жар клонил вниз. Хотел сделать послушной и молчаливой. Пугал, угрожал, требовал. Становилось всё тяжелее сопротивляться. Из памяти всплывали арфы, лютни, банджо, гусли, лира…
Хвостикова подскочила над кроватью, всё ещё держа оберег. Голубое пламя потускнело, но ещё вспыхивало синими сполохами. Она вытерла мокрый лоб, выбралась из узкой кельи и пошла по коридору, пока не натолкнулась на сдержанно улыбающуюся монахиню.
– Хочу заказать отпевание моего друга, – выпалила Анастасия.
Ответом было мотание головой.
– Или как у вас это называется?
Монахиня указала в сторону выхода. Хвостикова вздохнула и открыла дверь. У маленького крыльца стоял мужчина с густыми тёмными волосами, острыми скулами, носом горбинкой, широкими бровями и смеющимися серыми глазами.
– Мне от дома ближе было добираться до оставшихся четырех церквей, – проговорил Семён. – Фантома, конечно, жалко, но…
Анастасия охнула и бросилась на него с кулаками. Несколько раз стукнула в грудь, вцепилась ему в шею и крепко-крепко прижалась.
– За меня ещё никто… никогда… он же тебя…
Она отстранилась и отвернулась, вытирая лицо.
– Больно было?
– Врать не буду, – севшим голосом ответил он. – Крайне неприятно.
Хвостикова наконец привела себя в порядок и попыталась улыбнуться.
– Ты это заслужил.
Он наигранно нахмурился.
– По-моему, я поторопился со спасением красивых девушек. Неблагодарная профессия.
Её улыбка потеплела.
– Если дорогие мне люди перестанут умирать, мне понравится этот новый мир.
Семён ещё больше развеселился.
– Так я уже дорогой?
Анастасия переминалась с ноги на ногу, крутя в руках оберег. Пожала плечами, но тут же съязвила:
– Если в нервных клетках, то очень дорогой. Ты хоть всё помнишь?
– Я же сноходец.
Хвостикова выразительно посмотрела на пакет в его руках.
– Набрал в других храмах, и сразу к тебе, – Семён потряс пластиковыми бутылками.
– Сколько же я спала? – удивилась она.
– Часов пять-шесть.
Они отошли к беседке между деревьями. Сноходец нацедил в каждое подставленное горлышко, и оберег с каждой каплей сиял всё сильнее и сильнее. Но когда бутылки закончились, начал потихоньку угасать, пока не посветлел до обычной воды из-под крана.
Они долго смотрели на флягу, пока Семён не крякнул и не пошёл выбрасывать пакет. Когда он повернулся, Анастасия обвила оберег пальцами и прижала к себе. Тогда за стеклом в такт ударам сердца начала пульсировать его аквамариновая копия. На душе стало так хорошо, как ещё никогда не было. Все предыдущие несчастья казались дурным сном. Даже не самим сном, а полустёртым воспоминанием о давнишнем кошмаре.
– Тебе лучше?
Хвостикова открыла глаза.
– Намного.
– Чудно!