И последний туз в рукаве: я мог провести «Танцующую» по лабиринту островков и прибрежных рифов кромешной ночью под ревущим муссоном, а командир патрульного катера, судя по моему опыту, старательно избегал такого сумасбродства, предпочитая оставаться в тиши и спокойствии залива Зинбалла даже в самые ясные и солнечные дни, когда на море полный штиль. Говорили, что командир сильно страдает от морской болезни и не уходит в отставку лишь потому, что Зинбалла находится в достаточном отдалении от столицы, где он однажды вынужден был закончить министерскую карьеру из-за некоторых неприятностей, связанных с исчезновением крупных объемов гуманитарной помощи.
На мой скромный взгляд, этот человек как нельзя лучше годился для своей нынешней должности.
– Тогда ладно, – согласился я, поворачиваясь к Мейтерсону. – Но такие запросы, как понимаете, обойдутся вам в лишние двести пятьдесят долларов в день. Плата за риск.
– Как понимаете, я к этому готов, – спокойно ответил тот.
Возле маяка на Устричном мысе «Танцующая» сделала поворот. Утро выдалось ясное, небо – чистое и высокое, а неподвижные и ослепительно-белые колонны пушистых облаков отмечали местоположение каждой островной группы.
Разбиваясь о бастион Африканского континента, неумолимая процессия океанских пассатов откатывалась в прибрежный пролив разнобоем шквальных порывов ветра, дробящих светло-зеленые воды на зловещие белые барашки. «Танцующая» их обожала: лишний повод повертеть задницей на волнах.
– Вы что-то ищете или просто осматриваетесь? – как бы походя спросил я, и пловец, возбужденно сверкая серыми глазами, собрался было выложить все как на духу, но Мейтерсон его опередил.
– Просто осматриваемся, – брякнул он с таким опасным лицом, что Джимми тут же захлопнул варежку.
– Я знаю эти воды, – объяснил я. – Каждый остров знаю, каждый риф. Могу сэкономить вам массу времени. И немножко денег.
– Очень любезно с вашей стороны, – поблагодарил меня Мейтерсон с доброй долей иронии, – но у нас нет нужды экономить.
– Как скажете, – пожал я плечами, – деньги ваши.
Мейтерсон бросил взгляд на Джимми, дернул подбородком – мол, за мной, – и оба спустились в кокпит, где встали у кормового релинга, и Мейтерсон пару минут что-то говорил – тихо, но очень убедительно. Джимми помрачнел, смутился, надулся по-мальчишески, и я понял, что ему крепко сели на уши насчет конфиденциальности.
Вернувшись на штурманский мостик, он кипел от негодования – я впервые заметил, что у него волевой подбородок, и пришел к выводу, что приятная внешность – не единственное его достоинство.
Из каюты – очевидно, по приказу Мейтерсона – вышел Гаттри. Развернул лицом к мостику здоровенное кресло для вываживания и развалился на мягком сиденье, расслабленный, но по-прежнему опасный, словно отдыхающий леопард, после чего уставился на нас, закинув одну ногу на подлокотник, а вторую прикрыв парусиновой курткой с чем-то тяжелым в кармане.
Дружная команда, усмехнулся я и продолжил с филигранной