Прошел, наверное, месяц, и у меня выдернули из… – ну, «оттуда» – трубочку и посадили в инвалидную коляску, отчего я, конечно, заплакала. Рядом появился какой-то кудрявый мальчик, которого дядя Смерть называл «сынок». Оказалось, что и у Смерти есть дети, только я одна и никому не нужная. Этот мальчик, который сын Смерти, погладил меня и начал уговаривать не пугаться, потому что все будет хорошо. А потом он обнял меня, и я приготовилась умирать.
– Что ты делаешь? – спросил меня мальчик.
– Готовлюсь к смерти, – честно ответила я. – Когда умирают, то писаются и какаются, я знаю, поэтому нужно сидеть так, чтобы потом тетеньки не ругались, что много мыть.
– Ты не умрешь, – сказал этот мальчик, оглянувшись.
Сразу же подошел этот дяденька, который Смерть, и взял меня на руки. Это оказалось так нежно, так тепло, что я опять расплакалась, потому что не могла сдержаться.
– Почему она плачет, папа? – спросил кудрявый мальчик, кого-то мне напомнивший.
– Потому что у нее не было никого, сынок, – ответил дяденька, державший меня на руках. – Депрессия – самый страшный палач особенных детей.
Меня посадили в машину и куда-то повезли. Наверное, на кладбище, чтобы там закопать. Я же никому не нужна, куда еще меня везти из больницы? Или в детский дом, или на кладбище…
Жених
Мы приехали не на кладбище, а в какой-то дом. Там нас встретила женщина, но не такая, как та, что приходила в палату, а совсем другая. Она была доброй. Сказала, что зовут ее тетя Эльза, но я могу называть… мамой. Я опять плакала, потому что у меня появилась мама, настоящая, представляете? А тот, которого я назвала смертью, оказался папой. А кудрявого мальчика звали Германом. Я совершенно точно попала в сказку, потому что такого со мной произойти не могло.
– Хочешь, мы тебя удочерим? – спросил новый папа.
– А можно не удочерять? – поинтересовалась я и сразу же объяснила. – Ну как бы понарошку, я тогда буду представлять, что Герман мой жених и у меня будет будущее.
Папа улыбнулся, а мальчик – он тоже слышал, что я сказала, – кажется, хотел заплакать.
– Тебе нужен жених для будущего? – заулыбалась мама.
– Ну, если есть жених, – рассказала я свои мысли, – тогда когда-нибудь будет семья… Я знаю, что все равно умру, но просто понарошку, можно?
Мама заплакала и разрешила, а Герман обнял меня и рассказывал, какая я хорошая. Стало так тепло-тепло, что прямо невозможно как. У меня совсем не было слов, а только слезы. В этот день я много плакала, больше, чем, кажется, за всю жизнь.
За обедом оказалось, что силы воли у меня мало и от боли льются слезы. Папа меня даже наругал немножко.
– Нельзя терпеть боль, –