На это мне возразить нечего. Эльфы с подобными заявлениями выступали уже не раз. Тем более что у Квинты с эльфами особые отношения. Я помню, как Альманзор посматривал на нее, когда мы были у них. Так смотрят, только если имеется некий подтекст.
Совместное прошлое, например.
Впрочем, эту тему лучше не поднимать.
Мы доходим до края брусчатки и, свесив ноги, усаживаемся на нее. Между прочим, действие не такое простое, как может показаться со стороны. Обычно что-то одно: либо ты в пустоте ходишь, ступая как на асфальт, и тогда, разумеется, сесть, свесить вниз ноги нельзя, либо свешивай сколько хочешь, пожалуйста, но тогда есть риск, что провалишься при первом же неосторожном шаге за твердь.
Полетишь вверх тормашками, не в силах затормозить.
Очухаешься уже на Земле.
Таков закон восприятия.
Либо воздух, либо асфальт.
Мы с Квинтой можем и то и другое.
– Теперь все будет иначе, – сдавленно говорит она. – Это как плесень: если уж пятнышки появились, то от них никакими мерами не избавиться. Они так и будут неумолимо просачиваться сюда – сквозь мелкие щели, сквозь разногласия, сквозь наши слабости. В конце концов покроют собой весь мир… Куда нам бежать в этот раз?..
– Никуда, – отвечаю я. – Вот увидишь, мы останемся здесь.
Вокруг нас – черная бездна. Я притягиваю Квинту к себе и осторожно целую. Губы у нее в самом деле горячие, у них вкус той любви, которую предугадываешь во сне. А когда я, чуть осмелев, прижимаю Квинту сильнее, то опять чувствую исходящее от нее человеческое тепло. Значит, мне это не показалось. Аватара ее действительно понемногу подстраивается. Я слегка обмираю от необыкновенного ощущения, а когда мы, вынужденные вздохнуть, наконец отрываемся друг от друга, Квинта смотрит на меня так, будто надо мной просиял нимб.
– Что случилось?
– Ты улыбаешься, – говорит она.
– В самом деле?
– Да… честное слово!..
Значит, у меня аватара тоже подстраивается.
Это хороший признак.
– А ты – плачешь, – смущенно говорю я.
У нее из-под век выползает на щеку крупная серебряная слеза.
Невыносимо блестит.
– Конечно… Мы больше не сможем здесь жить…
Квинта встряхивает головой.
Слеза срывается со щеки и пронзительной искрой летит в темноту.
Уже через секунду ее не видно.
Теперь она будет лететь в одиночестве – миллионы лет…
Ночью меня будит кряканье вызова. Оно вторгается в мозг и пережевывает его до тех пор, пока я, чертыхаясь, не включаю линию связи.
Вызывает меня Обермайер. Глаза у него сумасшедшие, а редкий