Зато ее рука теперь снова функционирует, как обычно, – отмечает про себя Никита.
– Патрик Ваш и только Ваш, Олег Егорьевич! Никто не смеет посягать на последнюю волю Вашего отца!
– Патрик? – переспрашивает Никита.
– Ну… Патрик… – девушка пучит глаза, как бы говоря: «Ну вы че, не понимаете, что ли?!» – и лишь затем указывает руками на рядом стоящий лимузин. – Патрик!
Олег и Никита непонимающе смотрят друг на друга.
***
На этот раз она стучится.
– Да, входи, куколка! – раздается крик Давида, и девушка открывает дверь, надеясь не застать брата вновь обнаженным.
Вопреки ее ожиданиям (и даже несмотря на то, что она постучалась), одетым он не был. Теперь и вовсе полностью. Он стоял голышом перед зеркалом и разглядывал свои гениталии. На огромной кровати спали три его подружки – к прошлой блондинке прибавилась одна рыженькая и одна шатеночка. Все три сладко спали.
– Почему каждый раз, когда вхожу в эту комнату, вижу твой оголенный зад?
– Это у тебя надо спросить, куколка, – Давид облизывает губы. – Для меня тоже загадка, почему постоянно, когда я соберусь кого-нибудь поиметь, помыться или посрать, тебя тут же приносит черт в мои хоромы.
Сестра скрещивает руки на груди. Сегодня она уже в красном платье – оно тоже великолепно, хотя и сидит на ней не так вызывающе.
– Арина уже в Нетлевске, – докладывает она.
– Где?
– В селе, в котором сейчас находится папин автомобиль.
– А… прекрасно, прекрасно, куколка, – Давид улыбается, глядя на нее через зеркало.
– Очень скоро мы сможем ее использовать.
– Если не вмешается Ягужинский, – поправляет он и почесывает свою бородку.
Сестра стоит еще немного, а затем разворачивается, чтобы покинуть комнату брата.
– Олимпиада! – окликает Давид, и она разворачивается.
– Что?
Он смотрит на нее через зеркало и улыбается.
– Я тебя люблю, – произносит он, ожидая ее ответа.
Спустя секунды три, сестра тоже улыбается.
– И я тебя.
– Ты… не голодна? – спрашивает Давид. В его глазах безумно-похотливый блеск.
Олимпиада недолго раздумывает.
– Возможно, – тихо произносит она и смотрит в его глаза, отраженные в зеркале.
Затем делает паршу шагов вперед, цокая своими шпильками. Медленно тянется к замочку платья, и вскоре она плавно спускается к ее ногам. Очень элегантно она переступает через него.
Давид оценивает ее нижнее белье и чулки. Ощущает, как кровь наполняет его чресла.
– Ты безупречна, – произносит он и поворачивается.
– Я не люблю, когда они кричат, – говорит Олимпиада.
– Они не проснутся, – обещает Давид и, тяжело дыша, ожидает, когда сестра избавится от бюстгальтера, такого же красного, как и платье. Когда и он падает на пол,