Солдат поднял руки и забормотал:
– Гитлер капут! Русский камрад гут! Гитлер никс гут!
– В плен захотел, собака! – закричал Гриша Володарский. – А пулю не хочешь?
– Остынь, – сказал Шилин. – Раздухарился ты сегодня.
– Застрелю пса! – сунул «парабеллум» в лицо солдату Володарский.
Киреев оттолкнул его и вырвал из рук «парабеллум».
– Что это с тобой, Гришаня? – ласково спросил он. – Он ведь безоружный. И сам сдался… А ты с пистолетом, да и трое нас на одного. Нехорошо, брат Григорий.
Володарский, шатаясь, подошел к лавке, сел на нее, руки положил на стол и опустил на них голову.
– Как зовут? – спросил Шилин, он знал немного немецкий.
– Йозеф Гауптман. Берлин, Фридрихштрассе, шесть, – с готовностью ответил тот. – Был денщиком у господина капитана.
– Что ж ты его не перевязал, денщик хренов? – заметил Киреев. – И даже защитить не попытался. Я б на твоем месте так с пяток бы здесь уложил, не менее.
Иозеф Гауптман выпучился на него, не понимая.
– Вас ист дас? – сказал он.
– Вот именно вас, – пробормотал Киреев и пренебрежительно махнул: – Видел я вас на одном месте…
В блиндаже вдруг послышались странные звуки. Они огляделись и увидели, что это плачет Гриша Володарский.
– Ты чего это, дурила? – спросил Шилин и несильно тряхнул Гришу за плечо.
Водитель тягача поднял заплаканное лицо.
– Ребята, – всхлипывая, сказал Володарский, – это до чего же я озверел!.. Убил раненого человека. И пленного застрелить хотел! В какого волка они превратили меня! Что сказала бы на это моя бедная мама?
К началу февраля тяжелые бои на территории, которую Вторая Ударная армия освободила от захватчиков, еще более ожесточились. Кавалерийский корпус Гусева, находившийся до того в резерве Мерецкова, и стрелковая дивизия полковника Рогинского, войдя в прорыв у Мясного Бора, стали стремительно продвигаться в северо-западном направлении, охватывая чудовскую группировку гитлеровцев. Конники Гусева шли на Ольховку и Финев Луг.
Противник в спешном порядке ставил на пути заслоны, но пока кавалеристы относительно легко их сбивали. За пять дней корпус продвинулся на сорок пять километров от Мясного Бора.
Сразу наметилась определенная закономерность в поведении обороняющихся немцев. Когда кавалерийский корпус, а также идущие на острие главного удара 327-я дивизия Антюфеева и 59-я стрелковая бригада продвигались на север и северо-запад, все шло относительно нормально. Пришельцы оказывали сопротивление. Оно хотя и с трудом, но преодолевалось яростным и неудержимым авангардом Второй Ударной. Стоило же взять правее, попытаться приблизиться к Октябрьской железной дороге и вообще двигаться в этом направлении, как сопротивление гитлеровцев резко возрастало.