Маленький Кузин подбежал к прикорнувшему наводчику, принялся трясти его за плечо.
– Отвали от меня! – заорал Киреев. – Дай поспать… Тебе говорю…
– Живой, – облегченно вздохнул Дружинин. – Но вот мы, бегаючи, выживем вряд ли… Назин! Ломай голову – надо придумать чего ни то, однако.
– Шалаш разве соорудить? – сказал Назин. – Да что в нем толку. Костер нужен! Живой огонь…
– Исключается! – резко ответил командир орудия. – Думай!
Назин крякнул, повертел большой головой, боец носил ушанку последнего размера, хлопнул руками о полы шинели, исчез в темноте.
Вернулся он быстро.
– Сержант, – сказал Дружинину, – надо тягач немного продвинуть, шагов на сто. Пойдем со мной, сам глянешь.
Заряжающий нашел окоп, отрытый в полный рост и очищенный от снега. Когда тягач осторожно наехал на него, накрыв грузным телом, артиллеристы завалили гусеницы снегом. Просвет между передком тягача и землей закрыли сосновыми лапами, а с кормы завесили проход плащ-палаткой. На дно окопа настлали еловых веток, поверх положили брезент. Назин наполнил соляркой три пустые банки из-под консервов, отчекрыжил по длинному куску от старого ватника и приладил их навроде фитилей. Когда все набились в эту своеобразную землянку, заряжающий запалил фитили. Горели они жарко, но жирно. Безбожно коптили, потрескивали, только от них исходило тепло, его так не хватало гвардейцам.
Они даже подремать сумели до рассвета.
Наутро, когда дивизион готовился сняться и от Новой Керести идти на отведенные ему позиции под Ольховкой, они узнали, что в эту ночь в соседней батарее замерзли насмерть три артиллериста, что приняли «наркомовскую норму».
На курсы младших лейтенантов Чекин не попал. Когда рота ленинградских сержантов, так и не доехавших до Барнаула, прибыла в Малую Вишеру, им вписали в красноармейские книжки слово «курсант» и объявили, что для них училищем станет поле боя.
«Проявите мужество – дадим вам всем в петлицы лейтенантские кубари…» Вот так-то все и получилось.
А на Волхове уже вовсю дрались. Потери были большими – немцы укрепляли здесь оборону с августа сорок первого года. Выкуривать их было трудно. Снарядов у наступающих частей Волховского фронта в обрез. Полагались чаще на «ура», на штык и гранату, опять же, на безотказную «капитана Мосина, образца 1891 дробь тридцатого года». Но ей, этой славной винтовочке, не сладить вовсе с автоматом гансов.
В частях не хватало младших командиров. И курсантскую роту подняли ночью по тревоге, выдали лыжи, сухой паек и при полной боевой выкладке отправили к переднему краю.
Шли в кромешной тьме; вдоль зимника, проложенного от Малой Вишеры к деревне Папоротно, где еще недавно стоял штаб Второй Ударной армии. По зимнику двигались грузовики с погашенными фарами. Иногда лыжники обгоняли плетущихся шагом обозников – те везли в санях продовольствие и фураж.
В